Дмитрий Матяш - АТРИум

Повернули головы, уловив повышенный тон Кудесника, и наемники.

– У вас там все нормально? – спросил Солевой.

– Да-да, – подняв руку с растопыренной пятерней, закивал Грэг.

Глаза у Кудесника пылали, и дышать он начал глубже, будто к бою готовился. Только и ожидал удара в гонг, чтобы броситься крушить всех и вся. Начав с тех же самых наемников, которые сверлили его подозрительными взглядами.

Григорий хотел было высказать предположение, что ежели Кудесник был в беспамятстве, то кое-что могло произойти без его ведома. И не исключено, что ту запись на Хаимовом КИПе создали раньше, – хрен его знает для чего, может, и шутки ради (у «монголов», как известно, с юмором туговато), – а уж потом что-то пошло не так и кто-то каким-то неизвестным способом порешил отряд. Ведь вполне возможно, что на них какая-нибудь ранее невиданная тварь напала или, что еще более реально, в аномалию они попали Тем и объясняется провал в памяти у бродяги, который чудом выжил. Да вот только к счастью или на свою же беду, вопрос еще открытый. Ну, а запись сыграла с ним злую шутку.

Бредовая, конечно, версия, Григорий отлично понимал это, но чем она бредовее той, что Кудесник сумел голыми руками убить десяток тренированных, опытных бойцов?

И хотя в альтернативной версии было слишком много случайностей и условностей, но чем черт не шутит? Ежели Кудесник валялся какое-то время без сознания и, соответственно, ничего не помнит, почему все должно быть именно так, как это восприняли остальные? Те, кто просто связал воедино ключевые термины этой истории – «убиты», «запись» и «выжил»?

Но озвучить мысль Грэг так и не решился. Уж если Кудесник сам готов признать себя виновным, – это при том, что человеку свойственно искать оправдания, а особенно в условиях, когда отвечать нужно головой, – какие тут помогут версии? Кудесник, видать, чувствовал, не понимал, а именно чувствовал какую-то связь между собой и убийством ордынского отряда.

Что тут можно было еще сказать?

– С ней все в порядке.

Мать, чей отнюдь не самый изящный силуэт каким-то образом незаметно возник у основания вышки, вынудил обоих вздрогнуть от неожиданности.

– Чего ресницами хлопаешь? Она уже в себя пришла. – Мать улыбнулась Кудеснику, шмыгнула носом. – Через пару часов сможешь забрать ее. – И потом, сразу посуровев, повернулась к Грэгу: – А за двести кило зерна ответишь ты. С фрахтовых вычту по приходе в Офицерское, понял?

Грэг взмахнул рукой, будто отдавая честь.

– Так точно, – сказал он.

Кудесник поднялся на ноги, поправил лямки изрядно ободранного после замеса с волками рюкзака, с грустью посмотрел на ворота. Сначала могло показаться, что он с нетерпением ожидает, когда же в проеме покажется знакомый силуэт, но потом стало ясно, что это не так. Егор будто бы боялся не успеть сделать кое-что до появления Лены. Будто собирался сделать ей сюрприз и не хотел, чтобы она увидела его раньше времени.

– У меня к тебе просьба, – повернувшись к Грэгу лицом, сказал он, и в его глазах конвоир увидел столько душевной боли и тоски, что даже, грешным делом, подумал, будто Егор станет упрашивать пустить ему пулю в лоб. – Возможно, последнее, о чем я тебя попрошу.

– Ну… давай, – неуверенно проговорил Гриша.

– Подожди ее , – умоляющим тоном сказал Кудесник. – Пожалуйста, подожди ее. И доведи до ближайшего города. Хотя бы до Наксана, караван потом догонишь. А? – Он перевел взгляд на Мать, не спешившую оставить их наедине. – Больше ничего не прошу. Пожалуйста.

– Ты собрался дальше идти один ? – удивленно спросил Грэг.

– У меня нет выбора. Я должен ее оставить, не хочу, чтобы она из-за меня пострадала.

– Тогда я…

– Нет, – решительно перебил его Егор, поняв, что тот собирается предложить ему. – Во-первых, ты в конвое, а конвой покидают только в одном случае. – Он вскинул глаза к небу. – Ты знаешь. А во-вторых, это только моя проблема, и больше никто не поможет мне решить ее. Никто, Грэг.

– Ну как знаешь, – после некоторой паузы выдохнул Гриша. – Лену мы подождем. Мать, думаю, пристроит ее в Наксане, у нее там есть знакомства.

Кудесник еще раз посмотрел в сторону ворот, затем шагнул к Грэгу, и они сцепились в крепком мужском объятии. Старые друзья, которых снова разделяла судьба и дорога. Прижавшись колючими щеками, они испытывали радость и горе одновременно. Каждый знал, что второй встречи может не быть. Каждый знал, что был неправ в своих нелепых обидах, излишней гордости и по-юношески наивных принципах, разделивших их почти на год. А ведь не разбегись они тогда, злые и обиженные один на другого и на весь мир, сейчас все могло быть иначе. Глядишь, и не пришлось бы Грэгу отпускать друга с мыслью, что провожает на эшафот, бессильный препятствовать этому, неспособный что-либо сделать и поменять. Не пришлось бы Кудеснику корить себя за то, что гордость не позволила ему написать другу раньше. Что встреча их теперь оказалась столь натянутой, не как у старых добрых друзей, а как у случайных знакомых, которым, возможно, больше никогда не доведется свидеться.