Дмитрий Матяш - Выход 493

Стахов его любил как брата. И песни его слушал с удовольствием, когда имелась свободная минута. Но в то же время Илья Никитич был одним из тех уставных зануд, для которых понятия «служба» и «дружба» находились в разных углах ринга. Причем боец под именем «служба» выглядел как раздутый супертяжеловес, а его соперник походил на щуплого прыщавого старшеклассника, попавшего на ринг по глупой случайности, проиграв друзьям в карты. Зачастую они так и топтались, разминаясь в своих углах, но гонг мог прозвучать когда угодно. Вот хотя бы сейчас.

— Ладно, — Стахов немного остыл, — раз пришел… приполз, проходи.

— О, это совсем другой разговор, — обрадовался Каран. Он последовал за Стаховым к его наблюдательному пункту, продолжая вытряхивать одежду. — Хорошо ты тут устроился, вид — что надо! Не то что мне — крутить головой в обе стороны. Кстати, Никитич, видел, сколько собачья расплодилось в городе? Я прозрел!

Хаким запрыгнул на капот уазика и вольготно там разлегся, протянув ноги чуть ли не до кресла Стахова. Он оперся спиной на лобовое стекло и заложил руки за голову. Как деревенский парень на стоге сена, еще бы только соломинку в зубы да бутыль спирта в оттопыренный карман.

— Видел. У них как раз период такой. — Стахов щелкнул тумблером на контрольном пульте слева, возле рации. И тут же сверху, над прицепом, вспыхнул прожектор, пролив на убегающую дорогу широкую полосу желтоватого света. — Сейчас их больше, чем у нас есть патронов. Но ничего, за зиму их численность сократится.

— Ага, а до зимы еще как пешком до Харькова. Еще дадут они, сволочи, нам жизни.

— Тебе бы отчаиваться, — кинул на него косой взгляд Стахов. — Тебе же всегда море по колено?

— Да море-то морем, но вот все равно как-то кисло в последнее время на душе. А еще кислее становится, когда вижу это собачье кодло!

— Тебе кисло? — удивился Стахов. — Не смеши меня, Каран. Если б я тебя не знал, может, и поверил бы. Тебе ж кисло бывает, только когда последние медяки просадишь в карты.

— Не веришь. А я, между прочим, правду говорю. Вот как покинул Укрытие, так и совсем… — Он отчаянно махнул рукой. — Дурное предчувствие у меня какое-то.

— Зачем же тогда в экспедицию записывался? Сидел бы себе дома, в наряды ходил. И Укрытию пользу приносил бы, и никакие предчувствия не посещали бы.

— Скажешь тоже. Как это я сам на заставе останусь? Вы все, значит, на большую прогулку, а я сиди с новичками? — Он сухо засмеялся, но в глазах радости не было. — Нет уж, я как все.

— Как все? Странно. Раньше, если мне не изменяет память, ты назвал бы это стадным инстинктом. Так что же заставило тебя пойти за стадом, Каран? Поддался все-таки?

— Называй это как хочешь, Никитич. Я просто знаю, что больше нужен здесь. Тем более с Укрытием тоже что-то недоброе происходит. Вот чувствую я. — Он ударил себя кулаком в грудь. — И там хреново, и впереди беду чую. Вот как будто в тиски попал.

— Во как? — На лице Стахова застыло удивление. — Ты просто меняешься на глазах, друг мой. Еще вчера ты пил спиртягу в «Андеграунде», бабам песни посвящал, кадрил их там по полной и вообще радовался жизни. А сегодня тебе уже стало кисло, одолевают какие-то дурные предчувствия и с Укрытием нелады. В тисках его уже зажало. В «Андеграунде», небось, не зажимало?

— В «Андеграунде»… — хмыкнув, потер щеку Каран. — Скажешь тоже. Когда Петрович нальет первосортной, сам знаешь, как понести может.

— Хочешь сказать, что Кондратий к тебе зашел еще раньше? — улыбнулся Никитич.

— Все шутишь? А я тебе по правде говорю, что давка там какая-то, прямо шкурой чувствую. Вон, Шиш перед смертью все твердил, что видит, как над Укрытием какой-то шар навис и все снижается и снижается.

— Шиш на свою же мину наступил, Каран. Его контузило на всю голову, а заодно, вижу, и тебя. Какой еще к черту шар?

— Ну а Ветер? Он-то на мину не наступал, а перед тем как окончательно с катушек съехать, тоже твердил о какой-то силе, давящей извне, и что сведет она нас всех с ума по одному. Или, думаешь, сговорились? И я вот чувствую, Никитич, честное слово чувствую.

— Да что ты несешь, Каран? — В голосе Стахова послышалась раздражительность. — Какая еще давка? Какой шар? В гробу я видел ваши эти проповеди. Знаешь, сколько таких, как ты, уже было за тридцать шесть лет? Предсказателей, оракулов и прочих, на кого сходили откровения небесные? Некоторые даже конкретно называли день, когда Укрытие должно пасть. И что? Умерли все? А ни хрена. Так что не забивай себе голову всякой ерундой. В тисках его зажало! И придумает же.