Дмитрий Казаков - Идеальное отражение

А вот когда открылась станция, я загрустил: путь загромождён обломками, в которых устроили себе логово несколько мелких биомехов, а перрон напоминает коллекцию ловушек — тут тебе и «Алмазная пыль», и «Магнит», и «Дурман», и даже «Морозильник».

— Наверх попробуем? — с надеждой спросил Колючий.

— Слишком очевидный вариант, — покачал я головой. — У выхода нас могут ждать. Зато чуть подальше, у «Менделеевской», есть не всем известный выход на поверхность, и я предлагаю воспользоваться им.

— Дельная мысль, — сказал Синдбад. — Но сначала нам нужно одолеть эту «полосу препятствий»?

— Верно. Поэтому вы идёте за мной шаг в шаг и делаете всё, что я скажу.

Обнаружившие наше присутствие стальные крысы с лязгом и писком ринулись в атаку: три туннельных ремонтных робота, вооружённых очень опасными манипуляторами, и некий механический «Франкенштейн» на основе «электронного слуги».

Грохнула очередь — «калаш», служивший чугунку рукой, оказался вполне функциональным.

— Вот лахудра! — воскликнул я, приседая.

Но на всё про всё хватило одного залпа Синдбада — пули «карташа» разорвали на части «Франкенштейна», отбросили одного из ремонтных роботов к стене, а остальные предпочли ретироваться, спрятались где-то в обломках, под которыми, похоже, имелось небольшое энергополе.

Механическая нежить тоже хочет жить.

Держа оружие наготове, мы взобрались на платформу, и началась игра в пятнашки со смертью. Три шага вперёд, затем пять влево, ещё пять наискосок, и мы оставили позади «Мухобойку» и «Магнит». Зато прямо перед нами оказался «Морозильник», заметный только благодаря тепловизорам.

Снаружи — ничего особенного, просто область пространства, где температура почему-то ниже, чем вокруг, хотя ниже значительно — порой на двадцать-тридцать градусов.

Зато внутри — настоящая аномалия.

Отрубаются все следящие импланты, теряется ощущение направления, и обычные органы чувств вскидывают лапки кверху. Огонь не горит, гранаты не взрываются, а обитатели ловушки, именуемые обычно «снегурочками», затевают с гостями странные игрища.

И эти игры часто заканчиваются смертью — от переохлаждения или удушья.

Нет уж, мы этакий аттракцион сторонкой обойдём, как и вот эту «Алмазную пыль», и очередную «Мухобойку», способную превратить человека в мясной блин, и «Дурман», от которого не спасет никакая маска. Наночастицы проникнут через любой фильтр, заберутся в лёгкие, ну а дальше возможны варианты — либо быстрая смерть от отравления, либо медленная оттого, что тебя жрут изнутри.

Хрен редьки, в общем, не слаще.

Мы петляли, протискивались между ловушками порой через самые настоящие щелочки. Понятное дело, что двигались не особенно быстро, но зато пока оставались живы и целы.

До того места, где можно будет спрыгнуть с платформы на пути, оставалось метров десять, и я уже готовился вытереть со лба честный трудовой пот, когда пол под нашими ногами дрогнул.

— Это ещё что? — спросил Колючий, и я уловил в его голосе страх.

— Это… — я осёкся.

Издалека, со стороны «Менделеевской», донёсся протяжный гул, хорошо знакомый всякому, кто до Катастрофы бывал в московском метро — шум приближающегося к станции поезда.

Вот только поезда здесь больше не ходят. А это значит…

— Сцепщик! — клянусь, в один момент я едва не поддался позорной панике.

Захотелось развернуться и с воплем ринуться через ловушки к эскалатору, и наверх, к свету, где полно всяких опасных чугунков, но не ползают механические червяки в сотню метров длиной!

— Что делать будем? — Спокойный тон Синдбада вернул мне способность здраво соображать.

— Прикинемся ветошью. Вон там, — я указал на стену, которой заканчивалась платформа. — Прижмёмся к ней, затаимся, а если он выскочит на полной скорости, то может нас и не заметить. Ну а если это не сработает…

В этом случае можно заказывать панихиду по рабу божьему Лису и присным его, ибо я не слышал ни об одном случае, когда кому-то удалось остановить Сцепщика даже «Плетью».

Механический гул нарастал, набирал мощь, а мы судорожными рывками одолевали последние метры дистанции, стараясь не угодить в «Магнит». Пол трясся, потолок ходил ходуном, с него сыпалась извёстка, скарабеи и ещё какая-то дрянь, но нам было не до неё.

Вот она, стена! Прижаться и замереть, стать невидимым во всех диапазонах…

Показавшийся болезненно ярким свет упал на пути, заблестели рельсы, стала видна изъязвлённая дырами стена. От дикого грохота заболели уши, и из тоннеля в каком-то десятке метров от нас вырвалось нечто блестящее, заострённое.