Дмитрий Казаков - Идеальное отражение

— И на кой чёрт вы сюда полезли, дураки? — спросил я. — Насмотрелись репортажей Мерлина? И зачем отправились в пустошь на промысел? Думали, здесь легко стать разбойником с большой дороги? Есть много более пристойных и менее рискованных способов устроить свою жизнь в этих местах.

— Мы хотели… мы думали, собрать артефакты… потом продать… было четверо, — забормотал он.

Я смотрел на него, заикающегося и жалкого, и вспоминал себя, каким я появился в московской локации в январе пятьдесят второго. Я тогда хорошо понимал, что в обычном мире места мне нет, что останься я там ещё на месяц, и меня обязательно найдут. И действовал соответствующе, сжигая мосты и готовясь к тому, чтобы выжить в отчуждённых пространствах.

А эти? Летят сюда, привлечённые ложной романтикой, как мотыльки на пламя свечи, и гибнут…

— Хотели они! — буркнул я, опуская ИПП. — Прежде чем хотеть, думать надо! Без скоргофагов и нормального снаряжения тут долго не протянешь. Ладно, я сегодня добрый, так что забирай свою пушку и вали к Обочине. Или уматывай отсюда ко всем чертям, или начинай строить жизнь заново — с нуля, которым ты в данный момент и являешься. Понял?

И, оставив чумазого парня ошалело хлопать глазами, я пошёл прочь.

Я всё ждал, что он поднимет «калаш» и попытается выстрелить мне в спину.

Но он не выстрелил.

К железнодорожному мосту через Припять я добрался без особых проблем.

Миновал похожие на термитники бугры, между которыми блестели лужи жидкого металла, увидел реку и три торчащие из неё огромные бетонные опоры. Около них ещё пару лет назад соорудили то, что гордо именовалось «переправой», натаскали обломков, бросили мостки, сделали всё, чтобы можно было перебраться с берега на берег.

Единственная проблема — переправа являлась однополосной, разойтись на ней смогли бы только призраки.

— Похоже, чисто, — пробормотал я, оглядев окрестности. — Рискнём, что ли?

Отсюда недалеко до тамбура, а в его окрестностях почти всегда оживлённо — люди, чугунки, группы сталкеров, шайки биомехов появляются и исчезают, сходятся и расходятся. Поэтому терять тут бдительность нельзя, только зазеваешься, «палачи» из Ордена нафаршируют тебя пулями, или какой-нибудь дракон решит, что пора отведать твоего мясца.

Прежде чем вступить на восточный край «переправы», я перешёл в форс-режим.

Что это такое на самом деле — мне объяснить сложно, так что я им просто пользуюсь безо всяких объяснений. Когда он включается, мои оплавленные импланты — сонар, радары, датчики, вроде бы призванные функционировать отдельно один от другого, объединяются в некую систему. И я начинаю воспринимать мир совершенно не по-человечески — как совокупность неподвижных и движущихся, живых и мёртвых, излучающих и неизлучающих объектов.

Я будто становлюсь единым огромным глазом и ухом одновременно, неким чудным сложным органом, обращённым во все стороны сразу. Слышу, как растут автоны, выкачивая из земли металл, замечаю, как ползут скорги, вижу то, что в обычном состоянии никогда не разгляжу.

Единственный минус — форс-режим жутко утомляет, высасывает энергию, и пользоваться им долго я не могу.

В этот раз сил у меня было много, и вход прошёл легко. Мир вокруг поплыл, потерял чёткость, а затем вернулся, превратился в сферу из вывернутых плоскостей, ярких и тёмных, шершавых и гладких, холодных и тёплых. По ней задвигались «метки» — мельтешащие под поверхностью воды гидроботы, клубящееся в воздухе облако «кислоты», кружащийся у самого горизонта дракон, двое ходоков в руинах посёлка Кривая Гора…

Но поблизости — ничего и никого опасного.

Перебравшись через реку, я отключил форс-режим и минут пятнадцать отдыхал, приходил в себя. Затем огляделся ещё разок — не изменилась ли ситуация, и направился в сторону самой знаменитой в мире АЭС.

Добрался до развалин бетонного забора, приподнял голову и осторожно выглянул.

Вихрь — центральная точка тамбура, да и всей локации, вращался на обычном месте, рядом с грандиозной грудой обломков неподалёку от четвёртого реактора. Напоминал он осёдлый, пустивший корни столб торнадо средней степени упитанности, и выглядел грандиозно и опасно, как небрежно возлежащий лев.

Что это на самом деле такое — большеголовые спорили до сих пор, хотя с момента Катастрофы прошло больше трёх лет. Одно было известно точно — с помощью этого вот явления можно мгновенно переноситься на сотни километров. Перебираться из тамбура в тамбур, из Новосибирска в Старую Зону, из Казантипа в Сосновый Бор или в Москву.