Мария Семенова - Новая игра

Доминировал запах козла. Старший прапорщик его сразу узнал, хотя был потомственным горожанином и, если не брать в расчёт фамилию, по жизни с козами вовсе не пересекался. Ещё пахло керосином, пылью, водкой, засохшей блевотиной. Живое объяснение последних двух компонентов стояло посреди скудно освещённого коридора. И фальшиво, высоким тенором пело про не-лётчика. Самодеятельный солист был облачён в китель капитана милиции, кеды, тельник и семейные, не первой свежести трусы.

Сорванный голос свидетельствовал, что вокальные упражнения длились уже давно.

— Сергеев, привет, — дружески сказал ему Худюков. — Все поёшь? Может, хорош уже? А то Кузьмич недоволен, говорит, без тебя кривая преступности не в ту сторону загибается…

— А не пошёл бы твой Кузьмич знаешь куда? — перестав петь, как-то слишком трезво отозвался Сергеев, незряче мазнул глазами по старшему прапорщику и вдруг, как бы вспомнив о самом важном, метнулся к лестнице на второй этаж, чтобы пронзительно заблажить: — Эй, Григорий Иваныч, отпусти козла!.. Отпусти, Иваныч, а то будет как вчера! Тебе говорю, отпусти!.. — Прислушался и констатировал: — Совсем оглох, старый чёрт. — Мрачно вернулся и вдруг вперил в Козодоева сверлящий пристальный взгляд. — А ты, блин, ещё тут кто?

«Хрен в пальто», — едва не ответил Вован.

— Это наш новый участковый, коллега твой, — кротко улыбнулся Худюков. — Кузьмич сказал приветить, приютить, обогреть. Принять по высшему разряду.

— А… ну, мы это завсегда, — сразу подобрел запойный Сергеев, вытер с подбородка слюну и принялся застёгивать мундир, нимало не смущаясь полным отсутствием брюк. Справившись с последней пуговицей, он сложил ладони рупором и вновь истошно заорал: — Товарищи офицеры, на выход! На выход, такую вашу мать! Коллеги мы тут все или нет?

Товарищей офицеров, помимо него, оказалось двое. Старший лейтенант Сипягин и майор Кузнецов. Несмотря на разницу в возрасте и телосложении, не говоря уж о чине, «коллеги» выглядели братьями-близнецами: небритые, заплывшие, сизые, с нетвёрдой координацией. Такая вот краса и гордость пещёрской милиции.

На их фоне Козодоев и впрямь смотрелся орлом.

— Ну что… с вновь прибывшего причитается, — изрёк, видимо, по праву старшего майор. — Давай, сосед, проставляйся… Чтобы служба у тебя скользила, как по маслу…

— Давай, давай, — сказали хором капитан и старлей. — Чтобы боком не вышло.

— Как только, так сразу, — обнадёжил их Козодоев. — С первой получки — как бы до неё, блин, дотянуть.

У троицы только начали вытягиваться физиономии, когда раздался стук копыт, грозное раскатистое блеяние и на площадку второго этажа, гремя цепью, выскочил козёл. Самый настоящий. С рогами и бородой. А морда была — хоть позируй художнику, вздумавшему изображать нечистую силу.

— О нет, нет, только не это, — страдальчески всхлипнул Сергеев и замахал руками: — Кыш, кыш, сгинь, пропади! Сгинь, гад, стрелять буду!

Какое там. Козёл с отчётливым злорадством сверкнул жёлтыми глазами, дёрнул бородой и… побежала весёлая струя. Со ступеньки на ступеньку, вниз по лестнице, прямёхонько в коридор.

И, чувствовалось, уже в который раз.

— Ч-чёрт, — отскочил прочь Козодоев.

Сипягин восторженно заржал, Худюков зажал горстью нос.

— Гад рогатый!!! — заорал Сергеев плачущим голосом. — Иваныч, а ну-ка выдь-ка на разговор, такую твою мать!..

— Так, где у нас график уборки… — почесал затылок Кузнецов и угрюмо покосился на Козодоева. Заезжего куркуля, не пожелавшего проставиться, явно следовало наказать.

— Да ладно тебе, Васильич, наезжать-то на парня, — неожиданно вступился за Вована Сипягин. — Первый раз, что ли? Высохнет… Лучше думай давай, как брать и чего… а то душа горит, спасу нет. Слушай, Худюков, ты деньгами не богат?

Тут наверху послышались шаги, и рядом с козлом из потёмок возник человек. И если питомцу оставалось только встать на дыбы и явить собой образ материализованного Сатаны, то с его хозяина, напротив, можно было хоть сейчас писать святого угодника в полной готовности к Судному дню. На площадке стоял седой старец, длиннобородый, измождённый и босой, в холщовом исподнем.

— Почто сквернословите? — произнёс он тихо, почти шёпотом, но так, что Вована потянуло задуматься о сущем и непреходящем (знать бы только — как…), а в душе поселилась непонятная дрожь. — Думаете, от вас вони меньше? Ибо человек мерзок по сути своей, преотвратно грешен, путь его от пелёнки смердящей до зловонного савана… Давайте кричите, кричите, недолго кричать-то осталось…