Юрий Корнеев: Свой путь

Так и жил. Прошло два месяца, и вот мы сидим втроем в ресторане. Устроили, так сказать, проводы. Девушки грустные, да и мне не шибко весело. Хуже всего Рине. Май отправится, в конце концов, к жениху. А вот Рина поедет куда пошлют. Она бы, конечно, осталась со мной, предложи я это, но делать этого я не стану. Потому что это означает помолвку, а потом и женитьбу. Иначе ее не оставят. Но брать на себя такой груз ответственности я не хочу — один раз уже обжегся. Я до сих пор не знаю, как там мои бывшие наложницы. По идее ничего плохого с ними произойти не должно. Но от этих аграфских сволочей всего можно ожидать. Подставлять еще и Рину не хочется. Да и жениться, чего уж тут душой кривить, желания тоже нет. Вот и сидим как на похоронах.

— Девочки, хватит вам грустить. Мы расстаемся, и это, конечно, плохо. Но впереди целая жизнь. И все у вас будет хорошо, и будете вы еще счастливы. А связывать свою жизнь со мной не имеет смысла. Я ведь непоседа. Поживу здесь год-два — и сорвусь куда-нибудь. Даже и не знаю еще куда. А вам нужен дом, семья, дети. И все это у вас будет.

Так и уговаривал их весь вечер. Как будто им одним тяжело. Мне тоже расставаться не хочется. Но ведь и они и я знали, что этот день настанет.

Ночевали у меня. Спать не пришлось совсем. А утром я проводил их до корабля. На прощание подарил купленные заранее в ювелирном магазине жутко дорогие кулоны. Каждый по полсотни тысяч кредитов. Правда, предварительно узнал у продавца, не означает ли такой подарок чего-нибудь эдакого, типа приглашения под венец. А то прецедент уже был. Но нет, в Риготе это просто подарок. Хоть это их немного взбодрило. Попрощались, и они улетели. Вернуться, правда, не обещали. Ну и ладно.

А я знал один очень хороший способ взбодриться — работа. С месяц я работал по двадцать часов в сутки. И в клинике, и в доке с искином, и в своей лаборатории с подопытными. Отращивать конечности я научился. Отрастил пару пальцев, кисть руки, стопу ноги и забросил это дело. Принцип я понял, так что если придется это делать, то смогу наверняка. А доводить до автоматизма не хотелось — слишком уж грязное это дело. Убирали, естественно, дроиды, но все равно противно.

А потом произошел прорыв. У меня наконец получилось залезть в чужую голову. И все произошло совершенно случайно. В клинику пришла дамочка, жена какого-то очень крутого бизнесмена, на пластику. Было ей под сотню лет, но выглядела она просто сногсшибательно. Чего ей еще улучшать? Но, как говорится, любой каприз за ваши деньги. Она объяснила, чего именно она хочет. Я, глядя в ее блудливые глаза, внимательно слушал и одновременно как бы видел ее мысли. Именно видел, образами. Видел, что я ее очень заинтересовал, и что она со мной обязательно покувыркается, и даже как это все будет происходить. Да… Такого и я не могу. Придется брать у нее уроки.

— Мадам, все процедуры закончатся к вечеру, — выслушав все ее пожелания, сказал я. — Что передать вашему мужу? Когда за вами приезжать? Вечером или утром?

— Завтра после обеда, — ответила она, залезая в капсулу.

Я закрыл капсулу и вышел в приемную. Там сидел и пил вино ее муж. Я объяснил ему, что работы много, но завтра часам к двум-трем постараюсь закончить. К этому времени ему и надо подъехать. Когда он ушел, я сел за стол и задумался. Получается, я смог прочитать мысли у этой дамочки. И размышляла она совершенно спокойно — можно сказать, планируя свои дальнейшие действия. То есть никакого эмоционального взрыва не было. Значит, я это сделал! Смог залезть в чужую голову. А почему раньше не мог? И тут до меня дошло. Я пытался влезть в голову людям, которые находились без сознания. Ведь все мои подопытные были мной сначала основательно вырублены, а потом находились без сознания в капсуле. Я прошел в процедурный зал и попытался покопаться в мозгах у лежащей в капсуле дамочки. Не тут-то было! Глухая стена. Что и требовалось доказать.

— Афра, ты знала?

— Конечно.

— Почему же ты мне ничего не сказала, зараза ты такая? Я столько времени потерял.

— Почему-почему… Потому. Сообразил же? Я тебе сколько твердила: тренируйся на людях на станции. А ты уперся в своих подопытных и слушать меня не желал. Видите ли, нехорошо на живых людях тренироваться, а это уже, считай, покойники, на них можно. И кто тебе виноват? Кто тебе теперь злобный буратино?

— Да, уела. Но ведь можно же было как-то аккуратно подсказать.

— Знаешь, какой у тебя сейчас уровень ментоактивности? Шесть и четыре десятых. Вот так-то.