Владимир Торчилин - Институт

Если учесть, что на опубликование в Союзе уходило около года, потом еще несколько месяцев надо было тратить на получение всех потребных разрешений, а потом еще чуть не год ждать, пока работа появится (если, конечно, примут) в международном источнике, то как бы заранее задавалось, что о твоем научном результате город и мир смогут узнать только года через два, после того как он был получен. Существовали, конечно, маленькие хитрости, которые позволяли этот срок несколько сократить, но не об исключениях идет речь, а именно о системе. Другое дело, что систему дурили, как могли, и тем и перебивались. Но и сама система на этот дуреж смотрела, как бы, сквозь пальцы, хотя и коллекционировала все нарушения, приберегая эту коллекцию до той поры, когда надо было прищучить кого-нибудь всерьез. Да еще и для того, чтобы обезопасить себя самое и иметь возможность, если, не дай Бог, что, свалить все собственные системные беды на индивидуальных нарушителей. Тем не менее, весь этот бред они все каждый раз изучали и даже расписывались в специальной ведомости по поводу того, что отеческая забота органов безопасности довела до их сведения правила охраны государственных интересов от их возможных мерзких посягательств, а они их приняли всей душой и обязуются неукоснительно выполнять. Но все эти рассуждения нескольку увели нас в сторону, а тогда Игорь быстро оказался возле обитой железом (!) двери без номера - и так все знали, что там такое есть - и нажал большую зеленую кнопку какого-то специального звонка.

В первом отделе уже были в курсе дела. Начальница, с которой Игорь всегда любезно раскланивался, разъяснила ему, что положение у их отдела сложное - с одной стороны, они являются сотрудниками Института и поэтому обладают необходимым учрежденческим патриотизмом и гордостью за успехи сотрудников и даже, в каком-то смысле, коллег, но с другой стороны, на них лежит тяжкое бремя охраны как могущих ненароком оказаться в руках бестолковых ученых государственных тайн, так и самих ученых от теоретически возможного тлетворного влияния Запада, проникающего в их научные сердца всякими хитрыми путями, в том числе, порой и через некоторые внешне вполне респектабельные и даже почетные и завлекательные предложения и приглашения. К тому же, даже формально они должны по ряду вопросов подчиняться непосредственно компетентным органам (“Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду?” - Игорь, конечно, понимал). На эту своеобразную дихотомию их бюрократического положения Игорю было глубоко наплевать, но вот что ему каким-то особо заковыристым образом сделали несомненный выговор он, безусловно, почувствовал. И хотя он глубоко сомневался в том, что американский коллега пытается уловить его недостаточно патриотическую душу (не сообщил о подозрительном предложении!) через посредство редколлегии прямо в сети ЦРУ или НТС, и, более того, был полностью уверен, что в эту чушь не верят также ни их кагебешный куратор, ни начальница первого отдела, ни, тем более, Директор, но отвечать что-то было надо. Игорь решительно отказался от всяких дискуссий и самым простым образом спросил:

- Хорошо, так что же мне теперь делать? Письмо-то с согласием, как вы знаете, уже все равно отослано.

Начальница была в своей организационно-охранительной стихии.

- Мы уже наметили все необходимые мероприятия. Окончательное решение все равно не нашего уровня вопрос. Мы с вами проделаем всю подготовительную работу, а дальше передадим вас иностранному отделу министерства. Они продолжат и подготовят материалы для передачи в инстанцию. Так что потом будете контактировать уже с ними. Когда мы свою часть закончим, я вам скажу, когда и к кому обращаться.

Они уселись за подготовительную работу. С написанием автобиографии, равно как и с заполнением листка по учету кадров затруднений не было - дело привычное, и, к тому же, на всякий случая у Игоря в записной книжке всегда лежало несколько собственных фотографий паспортного размера. Затем на столе появились бланки так называемой справки-объективки, в которую, наряду с некоторыми данными, уже отраженными как в автобиографии, так и в личном листке, полагалось вписать всю собственную подноготную, прежде всего, подробные сведения о всех ближних родственниках вплоть до девичьей фамилии матери. Хотя эта справка была Игорю уже знакома по его единственной к тому времени загранкомандировке в уже не существующую ныне братскую тогда ГДР, но необходимость ее повторного заполнения по такому, если так можно выразиться, “домашнему” вопросу показалась Игорю несколько странной. Когда же Игорь, не утерпев-таки, спросил у проверявшей его ответы начальницы, а зачем, собственно, нужна девичья фамилия его матери для решения вопроса о его членстве в редколлегии, не предусматривающем, вроде бы, никаких загранкомандировок и неплановых личных контактов с иностранцами, то перед его глазами немедленно появилась некая (секретная, разумеется!) инструкция по поводу правил представительства советских граждан в международных организациях (Игорь сразу вырос в собственных глазах!), где красным карандашом был обведен раздел, перечислявший документы, необходимые для оформления такого представительства, и среди этих документов после автобиографии, характеристики и листка по учету кадров и шла эта самая справка-объективка, которая, естественно, никак не могла считаться правильно заполненной без включения в нее постоянно раздражавшей первоотдельцев девичьей фамилии игоревой матери. Это Игоря убедило.