Александр Зорич - Полный котелок патронов

Слишком тесно, слишком много хлама и железяк с зазубренными краями.

Поэтому как только наша суперлодка ткнулась носом в первую же баррикаду из чугунных чушек, мы поспешили нашу лодку покинуть. Вода здесь доходила почти до пояса и продолжала прибывать.

Я с изумлением обнаружил, что по-прежнему сжимаю в руках «Раумшлаг», а на моей груди в специальном холщовом подсумке по-прежнему висит глубоковакуумная граната к нему.

Костя тоже умудрился сохранить и «Раумшлаг», и все свои боеприпасы к гранатомету числом три, как бы подтверждая: профессиональную хватку не пропьешь!

А вот стрелковку мы с Тополем всю утопили к чертовой бабушке — это да. Исключая разве что пистолеты в кобурах скрытого ношения — оружие последнего шанса.

— Никто не ранен? — спросил Филиппов.

— Разве что психически, — прокряхтел я. — Перезаряжайте пулемет, товарищ майор, и пойдем.

— Куда пойдем-то?

— То есть как это куда? — На меня невесть откуда вдруг сошло олимпийское спокойствие. Говоря эти слова прямо посреди обители зла, я улыбался умиротворенной, доброжелательной улыбкой Будды. — Куда сказали «монолитовцы». Генный процессор подрывать!

Мы находились в подреакторном коридоре. Вопросы о направлении задавать было глупо — направление было одно. Называлось оно «вперед».

Я пошел первым, чтобы сразу установить как можно более высокий темп движения. Мне было совершенно очевидно, что наш единственный козырь — внезапность.

Вторым, с пулеметом наперевес, двинулся Филиппов. Сутулый и худой, он походил на старого гончего пса, которого одна лишь любовь к хозяину заставляет трусить за очередным худосочным зайцем.

Костя оказался замыкающим, ему не привыкать.

Через двадцать шагов коридор уперся в Т-образный перекресток. Я, не задумываясь, свернул направо.

Еще через двадцать шагов нам улыбнулась удача: мы пришли к наклонной бетонной потерне, снабженной лестницей. Которую, учитывая крутой угол наклона потерны, следовало бы назвать скоб-трапом. И счастье: скоб-трап был цел-целехонек! Его не сожрали ни ржавчина, ни аномалии!

Я с облегчением покинул ледяную воду, которая доходила нам уже до груди. Даже просто перемещаться на такой глубине с дополнительным весом — занятие крайне изматывающее.

Лезть пришлось долго — казалось, скоб-трап ведет прямо на Луну!

Мы дважды достигали промежуточных площадок, от которых расходились горизонтальные трубы с остатками коммуникаций. Но ничего интересного для нас — дверей, проходов, мостков и тому подобного — не наблюдалось.

И лишь когда мышцы наших ног буквально задеревенели от однообразного усилия, я наконец уперся головой в люк.

— Похоже, восхождение окончено, — сказал я тихо. — И сейчас начнется совсем другой сюжет.

— Это если люк с той стороны не заперт, он начнется, — с иронией ответил майор Филиппов. — А если заперт, то начнется сюжет «спуск».

Но люк заперт не был.

Двинув люк правым локтем, этаким лихим танкистским движением, будто я проделывал это по десять раз на дню, я легко сдвинул его в сторону и ловко выскользнул из потерны. За мной проследовали мои спутники.

Тополь еще только поднимался с четверенек, а я уже зарядил «Раумшлаг» последней остававшейся у меня гранатой и осмотрелся.

Мы находились… прямо в реакторной!

Я не верил своим глазам!

Ну и везение! Вот спасибо тебе. Зона-кормилица!

Над нашими головами, похожий на летающую тарелку инопланетян, сильно побитую метеоритным дождем, нависал тот самый реактор.

Точнее, не «нависал». Он, строго говоря, покоился на могучих железобетонных тумбах. Каждая тумба была высотой в два человеческих роста и имела ширину грузовика.

От реактора исходило тепло и… какое-то очень бытовое, непафосное дребезжание, будто над нами находилось не чудо атомной техники двадцатого века, внутри которого размещается чудо биоинженерной техники века двадцать первого, а кипящая на плите кастрюлька с борщом, чья алюминиевая крышка истерично позвякивает на пару.

Я бросил косой взгляд на приборы — как ни странно, радиационный фон был невысоким.

Монстров тоже не видать…

А химические показатели? Снова же в норме! Хотя нам, обладателям гермокостюмов, это было в общем-то по фиг.

Однако на душе было очень тревожно.

— Это он? — спросил Филиппов.