Андрей Круз: Те, кто выжил

Волны катились навстречу большими, пугающими серо-зелеными холмами, брызгающими пеной со своих вершин. В небе ни единого просвета, сплошные тяжелые, цвета свинца, тучи, дождь поливает как из душа, навстречу, превращая изображение в стекле рубки в подобие картины авангардного художника, всеми силами избегающего четких линий и очертаний, – все плывет, все размазывается, все теряет свою форму. И в голове подобная картина – сказывается утомление.

Больше недели непогоды добивало всех. Наш крошечный экипаж дошел до последней стадии вымотанности, но шторм все не утихал. Вместе с тем морская болезнь немного отступила – организм адаптировался, а дикая усталость вроде даже наладила сон. Опять назначили вахты так, как и положено, – циклически, вахтенный, подвахтенный, отдыхающий, – по четыре часа. Отдыхающий удалялся в нашу единственную неразгромленную каюту, а подвахтенный пытался уснуть на диване в рубке.

Радар упорно показывал отсутствие какого-либо движения в океане: ни судов, ни лодок – ничего. Пустота, только одни мы, пробирающиеся меж уверенно катящихся куда-то к северо-западу водяных валов. Наш курс упорно вел вдаль от главной цели – входа в Ла-Манш, – мы шли навстречу волне и отворачивать не собирались. Нельзя нам было отворачивать: потонем к чертовой матери с нашими умениями.

Запасы топлива таяли предсказуемо быстро, все получилось именно так, как я и рассчитывал: непогода порушила все наши планы. Но это как раз расстраивало меньше всего – мы все равно приближались к Европе, а Европа – это такое место, где люди всегда жили очень плотно, и побережье тоже не пустовало. Найдем способ добраться туда, куда нам надо, – нам бы под ногами твердую землю ощутить, а уж потом… для твердой воли нет преград.

Хуже другое: оптимальный курс упирался в воронку Кадизского залива, и вот это напрягало. Направление волн давало нам некий простор для отклонения к югу, но тогда мы упирались в Африку, и уж она нам нужна была меньше всего на свете. Отклоняться же к северу толком не получалось – мы разворачивались так, что волна била бы нам в правую скулу, и к чему это приведет… Мы хоть и на судне, а маневрируем как на плоту – нет у нас умений для большего, идем как несет, как получается. А получается в Кадизский залив.

Волны в заливе короче океанских, какие-то резкие и суматошные. Задавленная было морская болезнь возродилась в нас всех с новой силой: амплитуда качки сменилась. Я принял волевое решение приступить к лечению алкоголем, и это предсказуемо помогло. Заодно и страх навалился, потому что, когда опустилась ночь, мы были у самого Гибралтарского пролива. И там на радаре впервые увидели как очертание берегов, так и большое судно. Судно пронеслось мимо нас, влекомое волнами, – немалых размеров сухогруз, лишенный экипажа, полузатопленный, с волнами, перекатывающимися через палубу: видать, сорвало откуда-то с рейда.

На нашем левом траверзе находился большой испанский порт Альхесирас, но зайти в него не смогли – как только волны стали бить в борт, качка усилилась настолько, что пришлось держаться за что попало, чтобы устоять на ногах. Мы были как человек, который никогда не видел льда и теперь, разогнавшись по гололеду, не мог повернуть туда, куда хотел, и был вынужден нестись прямо, надеясь остановиться где-нибудь и не упасть до этого момента. Наверное, бывалые моряки надорвали бы животы от смеха, наблюдая за нами, но мы бывалыми не были. Мы и моряками не были никогда, нам даже скромное звание дилетантов морского дела пока не грозило, и то, что мы вообще оказались в этом месте, можно отнести лишь на счет небывалого везения.

Но все же наша сверхосторожная тактика принесла свои плоды – после того как мы все же втолкнули себя в горловину пролива. Сразу же после Гибралтарской скалы с ее английской базой, с которой нас запросили по радио и которой мы просто не стали отвечать, утонувшей в ночи где-то на левом траверзе, волна пошла на убыль. Нет, штиль вовсе не настал, было по-прежнему ветрено, но волны стали куда менее крутыми и высокими. Даже по сравнению с теми, через которые мы карабкались в океане, не говоря уже о заливе, где нас трепало как цветок в проруби.

– Ты чувствуешь? – с затаенной радостью спросила Дрика, оглядываясь, хоть за стеклами рубки ничего не было видно. – Легче, да? Ты чувствуешь?