Федор Березин - Допрос с пристрастием

— Запас, как известно, карман не тянет, — прокомментировал Глюк свои собственные действия. И здесь он был совершенно прав.

— Ну и типчик, — высказался вдруг Ведич, совсем неожиданно вспомнив Хистера.

— Явно сволочь редкостная, — согласился Глюк.

— Я, честно сказать, все время ждал, что он скомандует своим «дуболомам», что-нибудь типа: «А отрубите-ка, братишки-фашисты, вот этим проходимцам голову».

— Ты знаешь, я тоже, больше не за его лицом следил, а за рукой. Всё казалось, что сейчас она дернется к «импульснику».

— Но согласись, друган, говорит, как по писаному. Заметил?

— Еще бы! Как реченька журчит. И голос такой волевой, уверенный. Заслушаешься.

— Прям гипноз какой-то, ё-моё.

— Не, а какую речугу про героическую долю трудяг-сталкеров толкнул? Будто загодя готовился целую неделю до того.

— Песня, прямо. Как доблестные покорители Пятизонья — сталкеры штурмуют пустоши и прочие отобранные у человечества местности. Как мы один на один голыми руками бьемся с чудищами. Как приносим растерянной цивилизации небывалые ценности, превосходящие самые смелые разработки ученых. Что только на нас, богатырях и ударниках «локационного» труда, базируется вся жизнь этого бедного, дистрофичного человечества. А еще…

Глюк слушал Ведича и улыбался во весь рот. Еще бы не улыбаться! Они выбрались живыми из главной цитадели самой жестокой организации Пятизонья. Теперь бетонные апартаменты Ковчега остались за спиной, и можно было поговорить спокойно, не оглядываясь вокруг в поисках осведомителей. И не осматривая ближние стены, разыскивая какие-нибудь подслушивающие устройства.

— А вот Кварод, между прочим, мне приглянулся, — вставил Глюк, когда Ведич подробно и с подковыркой запыхался изображать Хистера.

— Да вроде ничего мужик, — кивнул напарник. — Честно выглядит, по крайней мере. А вот говорит… Ты не заметил, Глюк?

— В смысле, что-то темнит?

— Да, есть такое ощущение.

— Мне кажется, Ведич, что в таком месте, где он живет, надо сутки напролет напрягать голову, чтобы не ляпнуть лишнее слово. А то сразу в кутузку или на воспитательную процедуру. Что это, кстати, как думаешь?

— Вроде, слышал, палками по пяткам колотят, — пожал плечами Ведич. — Или по заднему месту. Хотя у них могут и по голове, наверно. Археология какая-то, прямо. Ретро вживую.

— Еще рассказывали, будто они своих за провинности скармливают скоргам в подвале. Потом, мол, режут, а зараженные «запчасти» продают институтам за барьером.

— Может, бред? Вроде бы Ковчег сам по себе.

— Ага, сам по себе. А откуда бы у них деньги взялись, если с внешним миром дел не иметь?

— Да уж, точно, — снова кивнул Ведич. — Но меня одно волнует.

— «Заплатят — нет?» — спросил Глюк.

— Это само собой, — отмахнулся сталкер. — Меня волнует, что придется к ним снова возвращаться.

— Это точно, — согласился напарник. Теперь оба одновременно обернулись и еще раз посмотрели на гнездовище Ковчега — Форт. Тяжелые бетонные блоки в кажущемся беспорядке громоздились один на другой. Было непонятно, объяснялось ли такое расположение глыбин случайностью — результатом Катастрофы, или именно такая архитектура и была предусмотрена? То есть вся эта хаотичная постройка — бредовая задумка здешнего фюрера, господина Хистера. После знакомства с ним такая мысль попросту не могла не прийти в голову.

— Все-таки само собой выстроилось, — высказался Ведич. — Я заметил, там, в двух местах, бетонные штуковины торчат одна из другой. Как будто выросли. Не может же так быть, как считаешь?

— Не знаю, — пожал плечами Глюк. — Здесь же вроде академические строения какие-то были, правильно? Вдруг академикам нравился такой кавардак?

— Не исключено. Зная, что они потом сотворили, этими своими опытами с пространством, можно представить, какая каша творилась в их головах.

— А я вот не представляю.

— Чего ж тут представлять? — хмыкнул Ведич. — Вот посмотри на эту гору бетона, и все само собой представится.

— Попались бы мне эти чертовы ученые, уж я бы им показал кузькину мать, — почти мечтательно высказался Глюк.

— Врешь всё, — отмахнулся Ведич. — Ты ж полчаса назад с этим Квародом распрощался. А чем он лучше тех, что сотворили Катастрофу? Тоже, небось, творит сам не знает, что. Буйствует воображением, и все дела. Чего ж ты его не удавил на месте? Расшаркивался перед ним, в рот заглядывал.