Дмитрий Манасыпов - Метро 2035. За ледяными облаками

Так что… Свободное время пайлоты проводили лихо, с огоньком, в излишествах и грехах. А «Красный Барон» давал все возможное. За исключением, пожалуй, чего-то совсем уж… своеобразного. И то не особенно верил Азамат в такие расклады.

Так что…

– Это рай, браток, точно тебе говорю, – Костыль оскалился, оглядываясь. – Чтоб мне пусто было, чтоб мне никогда не проснуться в собственной постели, чтоб мне… Вощем, тупо, чтоб мне. И почаще вот так, как здесь.

Пайлоты скользили в разные стороны. Докатывались до Абдулино и Асекеево, цеплялись за Бузулук и Октябрьский. В сторону Кинеля и Самары не шастали из-за суровости железнодорожников. Хотя, поговаривали, бывали они и в Курумоче. Про него Азамат слышал мало и не верил, что можно летать. Не верилось ему. Несмотря на серебристый аэростат, всегда торчавший в небе над Бугурусланом. Так то, считай, просто наблюдательный пост, и не больше. Но мало ли…

Платили заносчивым сволочам хорошо. Так хорошо, что хватило обшить стены «Красного барона» необходимыми красными цветами, вперемежку с черными и серыми. Азамату цвета не нравились, но в чужой монастырь, как говорится…

Душно. А как еще, если соляру любители кожаных теплых комбезов и летных курток предпочитали заливать не в генераторы, а вовсе даже в баки машин? То-то и оно, потому так душно.

Свечи, свечи и еще раз свечи. Накрытые стеклянными колпаками, огромные, стоящие вдоль стен. Аккуратные и не очень, в подсвечниках, шандалах и просто стеклянных банках по столам. Оплавившиеся и капающие вниз с деревянных колес под потолком. Как клуб не погорел за все время своего буйства? Да черт знает, как… Но не погорел.

Низкие столы, широкие разномастные кресла и диваны, обитые, само собой, только всеми оттенками красного. Сцена в дальнем конце, обтянутая пурпурными кусками ткани, с тапером и диксилендом рядом. Красотки в хрустящих и блестящих кусочках ткани, чистенькие, пьяные и выплясывающие черт-те что, выбрасывая стройные, полные, плотные и даже пару вполне себе толстеньких ног выше головы. И вусмерть бухущие пайлоты, гомонящие и наливающиеся до белочки в компании чертей из-под стола.

– Отличники ГБО, – констатировал Костыль. – Чудесные люди.

– Кто?

– Грабь, бухай, отдыхай… Специальные дисциплины новой олимпиады нашего отрезка Кали-Юги. Для тех, у кого каждый день – последний.

Интересоваться Кали-Югой Азамат не стал. Он сам, может, и дремучий мещеряк-следопыт, точно. Только человек может учиться – сам или с помощью друзей. А Саныч человеком был образованным. И про эпоху гнева, страстей, страха, опасности и страдания по календарю каких-то там индусов рассказал запросто так. Во время философского диспута, проходившего после штурма чего-то там нужного и отмеченного найденными канистрами со спиртным. Саныч тогда вообще много чего наговорил, треща без умолку, вдруг решив поделиться всем подряд. Еле уняли и отправили спать. Мишка смеялся, закусывая очередную порцию собственным рыжим усом. Азамат расслабился, сидел и слушал… Да, сидел и слушал. И все были живы. Все его настоящие друзья.

– Хомяк, – Азамат ткнул в дальний стол. – Почти готов.

– Ну да, – Костыль понимающе кивнул. – Смотрю и гадаю, он в дым или в грибы?

– Почти готов прийти в себя… Значит, в шишки. Или в сопли. Пошли.

По дороге Азамат остановил девчушку-разносчицу. Попросил принести жирного и мясного. Желательно не особо горячего. Обжигаться Хомяку не нравилось.

– Пуля!

На таком расстоянии трезвеющий пайлот его бы и не рассмотрел. И вряд ли бы доорался через «Беги, ниггер, беги», вдруг накрывшую все вокруг. Костыль, недовольно фыркнувший, даже привлек внимание окружающих.

Да, Хомяк пока все еще пребывал в своих личных фантазиях и мечтах, сотканных спиртовыми испарениями и приемом внутрь. И голос оказался женским. Пусть и хриплым до схожести с мужским.

Пустельга очень любила свое типа имя. Еще она просто обожала обтягивающую кожу и всякие металлические финтифлюшки. Могла позволить. Ее «Кречет» работал как часы, а скоростью мог потягаться с Хомяком. Вот только Азамату она куда больше нравилась Леной, а металл в ушах, носу, подбородке и губах делал ее, в его глазах, похожей на одомашненную буренку. Звяк-звяк, и все такое.

А еще Пустельга крайне сильно котировала свое положение и статус. И ненавидела, если их пытались ущемить. Как сам Пуля – в последнее посещение пайлотов. Хотя всего лишь помешал в меру красивой, пусть и сильно тощей девке забить хлыстом уборщицу, еще и придушивая ее цепью отошейника. За испачканные мокрой тряпкой новые сапожки. Поломойка уже даже не орала, а молча похрипывала, пальцами раздирая шею и безрезультатно пытаясь разодрать плотный широкий ошейник. Так вот и не сложилось у Азамата с Пустельгой. Неудивительно, учитывая сломанную руку последней. Хотя ее-то он сломал в самый крайний момент перед тем, как та собиралась разрядить в затылок Пули всю обойму ТТ. Но зло пайлот с черными волосами затаила.