Дмитрий Манасыпов - Метро 2035. За ледяными облаками

Женщин желательно не мерить, никак и ничем. Любая система мер и весов не для них.

Несомненно, срабатывает это не всегда. И вычисления, «как, чем и какая женщина лучше вон той или самой-пресамой», есть и будут важнейшей дисциплиной специальной мужской Олимпиады. Занимая второе место после фаллометрии себя, любимого, и любого другого чувака. А уж чем мериться, кроме, само собой, длины и объема, мужики найдут.

Грубо? Возможно. По отношению к написанному далее смотрится диссонансом. Если не сказать хуже. Не нравится, не читайте дальше. Потому как там не случится раскрытия самой страшной мужской тайны про женщин, и никого не окунут в дерьмо/польют грязью. Дальше только добро.

Лучшая женщина есть у любой человеческой единицы этой планетки. Конкурировать с ней не стоит, это глупо. Она – лучшая. Она дарила тепло и любовь задолго до познания подростковыми мозгами самого термина «любовь». Всегда была рядом и дарила себя без остатка. Чертово волшебство, и не иначе.

Ценность каждой лучшей женщины в мире порой стараются потерять. Мол, было, но теперь-то все по-другому. Это неправда. Настоящие истины не меняются и не требуют доказательств. Этой истине требуется лишь ваша любовь в ответ. И поддержка, даже если она не просит.

Время не ждет нас с вами. Оно несется вскачь и никогда не остановится. Вспомните, как ждали маму в детском саду, и просто позвоните ей.

Оренбургская область, г. Абдулино

(координаты: 54°41′00'' с. ш., 53°39′00'' в. д., 2033 год от РХ)

– Надо же так попасть… Сдается мне, просто Дарья, вы так и притягиваете к себе неприятности, легко затягивающие в себя добрых людей. Вот так дар у вас, право слово, настоящий, кондовый, непоколебимый… А не те жалкие потуги, выдаваемые за что-то эдакое.

Даша шмыгнула носом, уткнулась в коленки. Спорить не хотелось. Говорить не хотелось. Делать ничего не хотелось. Да и сил не осталось после дикой ночи. Выжало да высушило, как во-о-он ту половую тряпку, скрученную ручищами молчуна в черном и повешенную у печи.

Хорошо, печь есть. Хоть и греет она только угол сторожа.

– Нашлась на старуху проруха, елы-палы, как же так… – Костыль, привалившись к прутьям, жевал кожаный ремешок. – Как кур в ощип попали, а-я-я-я-й… Стыдно, дамы и господин.

– Помолчи, – старлей не могла дотянуться до Азамата, смотрела по-бабски жалостливо, наклонив голову, и чуть ли не всхлипывала. Плакала молча, не утирая слез. – Заткнись ты, пожалуйста.

Печка гудела, раскалившись до малиновых стенок, только жар пропадал почти впустую. Низкий широкий подвал не прогреть такой крохой. Серые щербатые стены текли слезой, сырые и заплесневелые.

– Азамат… – Даша не выдержала, уперлась в прутья. – Азамат…

Тот молчал. Сидел прямой, как лом к спине примотали, смотрел перед собой. Только перед собой, не стыдясь совершенно мокрых щек и не замечая ничего и никого.

Прямо напротив болтался Саблезуб, подвешенный на крюк, ржавым когтем впившийся в спину. Остальные пустовали, кота подвесили не зря. Хозяева знали, кто попался к ним в руки.

Серо-рыжая полосатая густющая шуба торчала мокрыми стаявшими сосульками. Не мягчела, высохнув, не пушилась, встряхнутая одним сильным движением. Оставшийся глаз не мерцал отблесками из печной дверцы, темнел погасшим угольком.

Кот умер.

Пуля прошила насквозь, пробила легкие и сердце. Хоть не мучился…

Азамат, слепо смотря на него, шевелил губами, не смахивая слез, вспоминал, вспоминал…

Что вспомнить? Что, когда друга нет? Все и сразу? Не выйдет. Пустота. Боль.

Всего несколько лет бродили вместе. Говорили, как могли. Говорил Азамат, кот лишь мурчал, мяукал, зевал, тарахтел. Грел теплым боком холодной ночью. Рвал мясо и глотки в бою. Шел и искал нужное Азамату. Животное? Друг. Не говорящий, верный, близкий. Живая душа в паре десятков килограмм мускулов и шерсти. Где твои девять кошачьих жизней, когда ты их потратил на меня, мохнатый?!

Он знал ответ. Помнил каждую. И жалел о каждой. Ведь ровно каждой потраченной не хватило на эту ночь.

И Азамат снова один.

– Нельзя так, – Костыль простуженно присоединился к шмыгающей Даше. – Это плохо, вот так, сам с собой.

– Да помолчи ты… – Даша всхлипнула. – Трещишь сорокой, никак не… Сколько можно?

– Фуфть феплефся! – прочавкал сторож, жуя куриную ляжку. – Фами ффефифефь.

– Чего? – старлей покосилась на него. – Ты о чем, жиробас?

Сторож булькнул чем-то из кружки, вытер блестящие пальцы о мясницкий передник, встал. Подхватил отполированную временем, руками и разбитыми телами дубинку, звякнул ключами и пошел к ним.