Константин Дроздов - Свастика в Антарктиде

— Это всего лишь вершина айсберга, мой мальчик. — Дядя Герман поднялся и, обойдя свое кресло вокруг, облокотился о его спинку. — «Аненербе» — это не просто военно-научный институт, а целая сеть институтов по всей стране, ведущая сотни проектов, касающихся медицины, истории, биологии, эзотерики, астрономии, разработки новых военных технологий и даже… — Группенфюрер внезапно замолчал и снова сел в кресло. Не спеша сделал очередной глоток коньяка и, задумчиво глядя куда-то в сторону, произнес: — Мне очень нужен помощник. Это должен быть физически развитый, имеющий хорошую военную подготовку, а главное, сообразительный, умеющий быстро, а порой и неординарно думать и действовать офицер. И еще — это должен быть человек, которому я могу доверять. Я говорю о тебе, Эрик.

— Дядя Герман, на Восточном фронте сложная ситуация. Берлин бомбят. Думаю, что мне как солдату место в действующих частях.

— Эрик, поверь мне, что та работа, которую я предлагаю, не менее важна и опасна, чем труд солдата на поле боя. Возможно, что именно тот проект, над которым я работаю, сделает Германию величайшей державой мира, даст нам в руки новое, абсолютное оружие, которое сделает войну с рейхом бесполезной. Фюрер возлагает большие надежды на «Аненербе». Гиммлер лично изучал твою кандидатуру, и приказ о твоем назначении в «Аненербе» уже подписан.

— Черт! — взвился я, забыв о приличиях. — Как вы могли так поступить со мной! Даже не спросили моего согласия!

— Если завтра утром ты не приедешь в штаб-квартиру «Аненербе» на Пюклерштрассе, приказ будет аннулирован. Ты продолжишь работу в Штабе или в любом другом месте по своему усмотрению, но все же хорошенько подумай над моим предложением.

— Расскажите о проекте, — выдержав паузу, все-таки попросил я.

— Сейчас не могу, высшая степень секретности. Только завтра, на Пюклерштрассе, но уверяю, что равнодушным это тебя не оставит. — Хорст улыбнулся.

Я вспомнил свой последний бой под Демянском. Дивизия СС «Мертвая голова» завязла в «котле». Мотострелковый батальон дивизии, в составе которой находилась и моя рота, окопался на небольшой, но важной высоте, которую командование Красной Армии решило отбить во что бы то ни стало. Красноармейцы шли нескончаемыми волнами несколько суток. Мы грамотно закрепились и косили их автоматными и пулеметными очередями, практически не целясь. Оружейные стволы не остывали. Вскоре все подножие холма было густо усеяно телами советских солдат, но командиры и комиссары гнали и гнали их под наш огонь. И они шли. И умирали под градом пуль, а раненые пытались доползти и рухнуть в немецкие окопы с прижатой к груди гранатой. И хотя наши потери были невелики, к концу второй недели обороны бои измотали нас до предела. Боеприпасы подходили к концу, а холодный март выморозил все окопы и землянки. Наконец, командование дало разрешение ночью оставить позиции. Но, как только сумерки начали сгущаться, на нас обрушился очередной штурм, который закончился рукопашной схваткой. Патроны в моих «МП-40» и «парабеллуме» кончились довольно быстро, и мне пришлось орудовать солдатским тесаком. На каждого из нас приходилось до десятка красноармейцев. С сумашедшими глазами они бросались на меня, и я резал и колол их направо и налево, превратившись в обезумевшее от страха и желания выжить существо. Один из вражеских солдат, даже получив удар клинком в самое сердце, пытался все сильнее сдавить неослабевающими пальцами мое горло, и мне приходилось пронзать его тело еще и еще. В той схватке полегла почти вся моя рота, в живых осталась всего дюжина гренадеров. От батальона уцелело не более полусотни солдат. Мне повезло — отделался осколком гранаты в бедре. После этого боя я понял, насколько опасна война с Советским Союзом, с его безумной коммунистической идеологией и одурманенными ею огромными людскими ресурсами, которые без сожаления и счета кидались в топку войны. Наша тактика и стратегия захлебывались под натиском их бесконечных штрафных рот. Это была не та война, на которую рассчитывал Гитлер. Это уже был не блицкриг. Будущее Германии, а с ним и мое лично уже не казалось ясным. Да и был ли путь войны правильным? Сомнения начали мучить меня. Может быть, работая в «Аненербе», я найду ответы на свои вопросы.

— Я согласен, господин группенфюрер.

— Замечательно, Эрик. Завтра утром я жду тебя в штаб-квартире.

На следующее утро я прибыл в штаб-квартиру «Аненербе», расположенную в Далеме, — престижном районе Берлина. Ожидавший у входа унтер-офицер проводил меня в кабинет, где за круглым столом уже расположилось несколько офицеров СС. Одним из них был Герман Хорст. Рядом с ним, закинув ногу на ногу, сидел штандартенфюрер СС Зиверс, которого я ранее неоднократно видел в Штабе СС на Принц-Альбрехтштрассе. Сидевший дальше всех худощавый оберштурмбаннфюрер лет сорока в хорошо подогнанной форме являлся деканом Мюнхенского университета, а по совместительству научным руководителем «Аненербе» Вальтером Вюстом. У зашторенного окна примостился еще один офицер — незнакомый мне оберштурмбаннфюрер СС плотного телосложения, с ежиком короткой стрижки на правильной формы черепе. Прищурившись, он рассматривал меня сквозь густой сигаретный дым.