Константин Дроздов - Свастика в Антарктиде

— Да в Северной Африке множество развалин и что это за специалист такой, который сразу определяет, где ложь, а где правда.

— С этим специалистом ты еще встретишься…

— Вот так же, с санитарами за спиной?! — заорал я.

— Нет, Эрик, нет. Ты неправильно меня понимаешь…

В этот момент в комнату кто-то вошел. Я обернулся к выходу — передо мной стоял рейхсфюрер. Я вытянулся по стойке «смирно». Гиммлер, поблескивая очками в тусклом свете лампы, долго и пристально смотрел на меня, а потом спокойным и ровным голосом произнес:

— У нас с группенфюрером Хорстом есть для вас, гауптштурмфюрер фон Рейн, задание особой важности на территории Северной Африки. Вы единственный, кто сможет с ним справиться. Думаю, что группенфюрер уже начал вводить вас в курс дела. Прошу учесть, что о результатах я буду докладывать лично фюреру. — И, повернувшись к Хорсту, добавил: — Сегодня, Герман, поужинать с вами я не смогу. Надо доложить фюреру об успехе испытания. Фон Рейну создайте все условия для подготовки к миссии и полноценного отдыха. Провала быть не должно.

Когда Гиммлер вышел, Хорст немного помолчал, глядя на мое мрачное лицо, и сказал:

— Ужин через час, а пока давай-ка я покажу тебе твою квартиру.

Квартира, вернее, двухкомнатный номер гостиничного типа оказался на втором этаже подземного городка. Как позднее я узнал, весь этаж, в сущности, представлял собой гостиницу для офицеров охранного батальона, которым командовал Брандт. Казарма солдат и обе столовые — офицерская и солдатская — находились на первом, самом верхнем этаже. На трех самых нижних этажах находились исследовательские лаборатории и кабинеты «Аненербе».

— Обустраивайся, Эрик. Увидимся за ужином в офицерской столовой. — Хорст, стараясь не смотреть мне в глаза, быстро ретировался.

Я нехотя распаковал свою дорожную сумку. Настроение у меня было скверное. Если бы не Гиммлер, я бы уже послал Хорста ко всем чертям. Пройдя в ванную комнату, я ополоснул лицо холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Темно-русые волосы, большие серые глаза, заостренные черты лица. Через весь левый висок пролег рваный багровый шрам — след осколка советской гранаты. Сантиметр левее — и меня сейчас не было бы в живых. Тогда, в августе 1941 года, наш батальон расположился на ночлег в одной из деревень под Лугой. Ночью началась стрельба. На наших часовых напоролась довольно крупная группа красноармейцев, выходящих из окружения. Жители деревни, в основном женщины и старики, решили красноармейцев поддержать. У многих деревенских оказалось оружие, а у кого его не было, стали поджигать свои же дома, где ночевали немецкие солдаты. Однако к утру все было кончено. Красноармейцы пали все, погибло и большинство жителей деревни. Наши потери были небольшими, но получил тяжелое ранение в грудь командир батальона. Оставшихся в живых жителей мы согнали в сарай на краю деревни. Командир позвал меня в хату, где санитары его перевязывали и готовили к транспортировке в тыл.

Едва войдя в дом, я услышал за спиной, во дворе, выстрелы. Расстегивая кобуру, я выскочил обратно на крыльцо. Солдаты моей роты — Хорн и Риттер пытались расстрелять носившегося по двору деревенского мальчишку лет десяти-двенадцати. Мальчишка с прижатыми к животу руками, возможно раненый, метался среди поленниц дров, клеток с живностью и другим деревенским скарбом. Он был похож на перепуганного взъерошенного цыпленка, потерявшего мать. Я заорал: «Не стрелять! Прекратить стрельбу!» Мальчишка кинулся в мою сторону, оказавшись между мной и солдатами, бегущими вслед за ним. Он посмотрел мне в лицо. У него были ярко-голубые глаза и светлые, соломенного цвета волосы. Я сделал шаг с крыльца и хотел крикнуть ему, чтобы он не боялся — его никто не тронет, но, скользнув взглядом к его рукам, рассмотрел прижатую к животу противопехотную гранату. Риттер что-то кричал мне на ходу. Мальчишке оставалось до меня не более полудюжины метров, и я увидел, как он выдернул чеку. В руке у меня был «парабеллум», но я не мог шевельнуться. «Я же не детоубийца, так не должно быть!» — пронзила меня мысль. «Стреля-я-я-й!» — донеслось до меня будто сквозь сон. Солдатский счетчик в голове отсчитывал оставшееся расстояние до мальчишки: «пять метров… четыре… три…». Я поднял руку и выстрелил ему в голову, а еще через мгновение раздался взрыв.

Риттер и Хорн погибли на месте. Их просто изрешетило осколками. Меня же отбросило взрывной волной на ступени крыльца, а один из осколков вспахал кожу на виске. Через полчаса я пришел в себя, и оберштурмфюрер Вагнер сообщил мне, что командир батальона умер от потери крови, а сарай на краю деревни он приказал сжечь. От мальчишки же не осталось ничего. Только небольшая воронка на месте взрыва и кислый запах взрывчатки. Сейчас, глядя в зеркало, я снова задавался вопросами: «Почему тогда в живых остался именно я? Почему, чтобы остаться в живых, необходимо было сделать тот выстрел?»