Кит Ломер - Планета катастроф

— Десять долларов, причем вперед, — сказал он. Я заплатил, добавив еще пять.

— Это за ваше гостеприимство, — намекнул я. — Кстати говоря, если вы забудете, что видели нас, я добавлю на выпивку.

— А что, у вас на хвосте полиция?

— Да нет, скорее брат юной леди, который хочет всю жизнь продержать ее на кроличьей ферме. А мы намерены разводить шотландских терьеров.

Мигая, он смотрел то на меня, то на нее. Потом губы его раздвинулись в хитроватой улыбке.

— Меня это не касается. — После чего вручил нам два алюминиевых ключа на резиновых кольцах величиной с автошину. — На сколько?

— Дней на пять, — сказал я с глубокомысленной миной.

— Имейте в виду — плата вперед, каждое утро.

— Я знал, что на вас можно положиться, — сказал я. Обогнув бочку с засохшим кактусом, мы поднялись по лестнице. Обернувшись, я увидел, что хозяин внимательно следит за нами.

Две комнаты, которые мы сняли, были изобретательно созданы из одной, разгороженной пополам. В каждой оказался встроенный в стену шкаф, по форме напоминающий гроб, поставленный на попа. Пол давно уже вспучился, а обои, видимо, даже в день покупки страдали от старческих недугов. Крошечная ванная, втиснутая между этими конурами, могла похвастаться только потрескавшимся унитазом и ржавым душем. Что касается раковины, в ней можно было выстирать пару носков, да и то с трудом.

Я занял конуру поближе к лестнице — на случай, если ночью возникнет подозрительный шум. Вместо кровати я обладал диванным матрасом, поставленным на металлическую раму, еще у меня был старый комод, в котором не хватало одного ящика, но зато покрытый кружевной салфеткой, стул из гнутых труб с красным пластиковым сиденьем, прожженным сигаретами, прикроватная тумбочка с пепельницей (и с окурками в ней) и Библия на той же тумбочке. На окне с двойными рамами я увидел криво установленный кондиционер, а включив его, услышал звуки, напоминающие работу старого трактора.

— Роскошные апартаменты, — сказал я своей спутнице. — Главное, кроме нас, тут никого нет. — Я проводил ее во вторую конуру, которая была обставлена по крайней мере не хуже моей. Девушка села на кровать, и я увидел, что лицо ее бледно до синевы. Видимо, наступила последняя степень изнеможения.

— Ну что ж, давай снимем твою форму, — сказал я. Войдя в ванную, я взял желтоватое колючее полотенце и принес девушке. Она все так же сидела на кровати, явно борясь со сном.

— Сними одежду, — повторил я, — она же промокла насквозь. Хороша ты будешь к утру с воспалением легких.

Девушка даже рукой не шевельнула. Тогда я сам расстегнул пальто, потом поставил свою незнакомку на ноги, чтобы помочь ей раздеться. Она шаталась от усталости.

— Ничего, еще две минутки, и ты ляжешь, — успокоил я. Снимая пальто, я обнаружил, что оно на редкость грязное, с полосой жира у воротника и все в пятнах. Возможно, девушка подобрала его на помойке. Желая сострить по этому поводу, я повернулся к ней и застыл, открыв рот. На девушке был туго обтягивающий комбинезон из темно-зеленой ткани, отливающий металлом; он покрывал от подбородка до самых пят фигуру, которая сделала бы честь примадонне из Фоли-Бержер или другого мюзик-холла. Подняв руки, она размотала шарф, покрывавший голову вместо платка, и на плечи упала роскошная грива вьющихся волос. Тут силы оставили ее, и девушка рухнула на кровать.

Я положил ее поудобнее, вытер полотенцем сначала ее лицо, потом свое собственное. Глядя на нее, я гадал, какой она национальности: мексиканка или арабка? А может, полинезийка? Нет, не то. Женщин такого типа я прежде не встречал. И главное — молодая, не старше двадцати пяти. Во сне она выглядела невинной и беспомощной. Но я помнил, какой она была в темной аллее, где мы встретились, как она боролась с тем типом, чтобы дать мне время хотя бы подняться. Я спас ее, а она спасла меня, этого было достаточно, чтобы я стал сторожевым псом на все то время, что она будет отдыхать.

Я пробрался в свою конуру и заснул прежде, чем моя голова коснулась подушки.

На следующее утро дождь все еще лил. Проснувшись, я какое-то время лежал, наблюдая, как с крыши стекает струя. Головная боль так и не прошла, я чувствовал ее сквозь сон, она была фоном моих сновидений: погоня по колено в кроваво-красной воде.

Шея моя не гнулась, правый глаз распух, и к нему было больно прикоснуться, а верхняя губа выглядела так, словно за нее засунули сардельку.

Я сел. Пружины матраса взвизгнули, и, вторя им, взвыл я. Теперь стало понятно, что болит еще и рука. Так и есть: кожа на пальцах содрана. Вспоминать, где и когда — бесполезно.