Кит Ломер: Жил-был великан

— Сколько же времени он вот так сидит? — спросил я.

Он задумался, производя в уме какие-то подсчеты.

— Десять местных лет, — он помолчал и добавил: — Это более ста стандартных лет Лиги.

— Наверное, он был твоим другом?

— Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был мне другом.

— Так сколько же лет ты живешь здесь один?

— Девять лет. Дом Холгримма был, пожалуй, самым последним местом, куда проникла чума.

— А почему же она не убила и тебя?

Он покачал головой.

— Вселенная тоже умеет шутить.

— Каково же это было, когда все кругом начали умирать…

Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.

— Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали болезней. Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и смертельный холод. А это было что-то совершенно новое — враг, которого мы не видели. Некоторые так и умерли, удивляясь, другие, очертя головы, бросились в леса, но и там их, в конце концов, постиг тот же удел. Ксандар убил своих сыновей и дочерей, прежде чем их прикончила удушливая смерть. Йошал стоял на снегу, вращая над головой свой боевой топор и выкрикивая небу угрозы, пока не упал и уже больше не поднялся.

— А что же стало с твоей семьей?

— Сам видишь.

— Что?

— Холгримм был моим отцом.

Мы спали, закутавшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и размягчил над огнем. Насчет тепла он оказался прав. Огромное пламя растопило иней только внутри правильного десятифутового полукруга, но даже не коснулось остальной комнаты. За порогом все еще стоял ранний полдень, когда мы уже снова двинулись в путь. Я шел так быстро, как только мог. После восьми часов ходьбы по сильно пересеченной местности, непрерывно поднимающейся вверх, великан предложил передохнуть.

— Я, конечно, поменьше тебя, но это вовсе не причина для меня раньше выбиваться из сил, — ответил я ему. — К тому же я привык к более сильному тяготению. А в чем дело, ты устал? — этот вопрос я задал как бы между прочим, но ответа ждал с волнением. До сих пор он казался свеженьким, как огурчик.

— Нет, со мной все в порядке. Пока дорога еще не трудна.

— Судя по карте, отсюда путь будет все тяжелее и тяжелее.

— Да, на высоте я начну выдыхаться, — согласился он. — Но все же как-нибудь выдержу. Только вот Вула измоталась, бедняга.

Собака растянулась на боку. Она была похожа на павшую лошадь, вот только ни у одной павшей лошади не дрогнул бы хвост при упоминании ее клички да не ходили бы ходуном ребра от усилий набрать разреженного горного воздуха.

Разреженного, конечно, по меркам Вэнгарда. По сравнению с земным воздухом содержание кислорода по-прежнему оставалось высоким.

— Почему бы не послать ее обратно?

— Не уйдет. И потом мы еще будем рады Вуле, когда появятся снежные скорпионы.

— Опять ты об этих скорпионах. Ты уверен, что они не плод твоего воображения? Эти места выглядят пустынными, как заброшенное кладбище.

— Они выжидают, — сказал он. — Они знают меня и Вулу. Много раз они пытались проверить нашу бдительность — и каждый раз оставляли на снегу своих мертвых. Поэтому они просто следуют за нами и выжидают.

— Моя пушка справится с ними, — я показал ему официально разрешенное огнестрельное оружие, которое было у меня на виду. Он вежливо осмотрел его.

— Снежный скорпион умирает нелегко, — заметил он.

— Эта штука бьет как пушка, — уверил я его и продемонстрировал эффективность пистолета, отстрелив верхушку шкалы ярдах в двадцати от нас. Между деревьями заметалось мощное эхо: «Кар-ронг! Кар-ронг!» Он чуть улыбнулся.

— Все может быть, Карл Паттон.

Эту ночь мы провели в лесу.

На следующий день ходьба наша стала иной с самого начала. На открытом месте намело снега, который замерз и покрылся коркой, выдерживающей мой вес, но ломающейся под ногами великана и его собаки. Теперь я уже не плелся позади. Я возглавил процессию, а большому Джонни пришлось тяжеловато, когда он вынужден был поспевать за мной. Он не жаловался и, казалось, не задыхался слишком сильно. Он просто продвигался вперед, то и дело останавливаясь подождать, пока его милый песик догонит его, и каждый час устраивал привал.

По мере подъема местность становилась все более и более открытой. Пока мы шли по лесу, вокруг были деревья, и оставалось ощущение чего-то знакомого, не слишком, конечно, но все же вокруг была жизнь, и притом почти земного типа. Можно было обманывать себя, представляя, что где-то вон за тем перевалом увидишь дом или дорогу. Но только не здесь. Перед нами расстилалось теперь совершенно голое снежное поле, чужое, как поверхность Юпитера, украшенное только тенями окружающих горных вершин. А впереди над ним нависал ледник, выделяясь на фоне темного неба, сахарно-белый в лучах заходящего солнца, пестрящий зеленовато-голубыми тенями.