Фомичёв Сергей - Сон Ястреба (отрывок)

Константинополь. Июль 6861 года.

Жара к вечеру так и не спала, лишь пекло сменилось влажной духотой, которая насытила воздух сверх всякой меры. Потело море, потела земля, потели камни городских стен. Отстоявшие смену копейщики спешили в башню получить от десятника чарку вина и залечь в каменных норах.

По гребню стены, примыкающей к воротам Палация, неспешно прогуливались два портовых чиновника. Им следовало бы находиться внизу у пристани, но стене доставалось чуть больше прохлады от лёгкого ветерка, а ни один корабль в государеву гавань за весь день так и не вошёл.

Льстивый закат угодливо раскрасил Влахернский дворец цветами империи. Цветами войны и богатства. Багряного было больше. Нехватку позолоты восполнял похожий на огромную реку залив. Водная рябь словно дробила слиток солнца на множество монет. Золотой Рог оправдывал своё название.

Чиновники любовались красотами уходящего дня, стараясь не заглядывать слишком круто вниз, где грязная вода отрыгивала на берег вековой мусор, серую пену, ошмётки гниющего неподалёку имперского флота, чтобы со следующей волной поглотить всё это обратно.

Толстый грек Хрисантос по прозвищу Златопузый был начальником портовой службы. Его нового помощника звали Драган. Молодой серб принадлежал к той поросли чиновников, что появилась в Константинополе каких-то десять лет назад и энергично перекупала мелкие должности, утратившие вместе с доходностью и привлекательность для коренных византийцев.

Империя гнила вместе с кораблями, с той лишь разницей, что собственного разложения предпочитала не замечать. Но запах тлена разносился далеко, привлекая падальщиков со всех концов света. Они собирались в стаи и терпеливо ждали конца.

Чиновники оживились, когда из Золотого Рога в Влахернскую гавань завернули одна за другой две вёсельных ладьи. Серб и грек поспешили вниз. Надежда скользнула по хмурым лицам – вдруг да занесло шального купца, и хоть под вечер да улыбнётся удача, и звякнут в тощих кошельках заветные флорины.

С тех пор, как вся торговля в империи отошла латинянам, редкий купец вставал у государевых причалов. И генуэзцы, и венецианцы, и пизанцы, и флорентийцы имели порты возле собственных кварталов и городов, где людей императора встречали пиками и дубинками. Времена нынче такие, что впору задуматься, а почему собственно империя до сих пор не рухнула, обескровленная торговыми договорами, и какого такого особого приглашения дожидаются подлинные хозяева жизни.

Корабли пристали, и оба чиновника разочарованно выдохнули. Из ладей, словно горох, посыпались монахи. Один, второй, третий, дюжина, две… Шатаясь от усталости, на пристань выбрался священник. Вслед за ним сошёл дьяк и немолодой уже человек в греческом одеянии.

Паломники. Или посольство церковное. Обычное для империи дело, дохода, однако, не приносящее. С божьих людей брать не велено, да и нечего. Пара монет с капитанов за стоянку кораблей – вот и всё, что пойдёт в казну. Мошна же чиновников останется пустой.

Златопузый досадливо плюнул и отправился в башню допивать с начальником стражи дешёвое кислое вино. Серб же подошёл к молу. Он служил не только и не столько императору Кантакузину, сколько своему кралю Душану, и любая новость могла оказаться полезной для дела.

Монахи выгружали грязные засаленные мешки, взваливали друг другу на спины. Ни разговоров, ни приказов, одно лишь пыхтение – их ноша казалась тяжёлой даже со стороны.

Молодой чиновник собрался было подойти к священнику, спросить о содержимом мешков, но, взглянув ещё раз на затрапезный вид гостей, махнул рукой. Северяне. Русские. Они платят дань степному царю, но упорно держатся ромейской веры. Странные люди. Гордые и покорные одновременно.

Вовсе не так следует заботиться о вере. Молитвы молитвами, но греческие руки ослабли, и давно нуждаются в смене. И краль Душан вряд ли будет смотреться на византийском троне хуже любого другого. Ибо хуже просто некуда.

Неискушённый в мореплавании Алексий выдержал переход с великим трудом. Море, хоть и не буйствовало, умудрилось высосать силы без остатка. Оно уже покушалось на разум, и только длительные молитвы позволили сохранить священнику ясность ума.

Алексия шатало. Зелёное опухшее лицо, дрожащие руки превратили его в старика. Малейшее колыхание палубы уже прибитого к берегу корабля всё ещё представлялось падением в бездну.