Антон Орлов: Заклятые пирамиды

Не старый еще маг с бледным суховатым лицом. Коротко остриженные темно-русые волосы гладко зачесаны назад, тонкие губы невесело сжаты, хотя иногда бывает, что их кривит ироническая улыбка – чаще всего грустная. Худощавый, с прямой спиной и длинными чуткими пальцами, какие подошли бы музыканту, он не выглядел человеком физически сильным. Разумеется, это впечатление было обманчивым, поскольку речь шла о волшебнике.

На нем была темно-фиолетовая мантия из дорогого сукна, с вытканным гербом Светлейшей Ложи, а в душе царила презрительная стынь: о проблеме, которую предстояло решить, он знал чуть больше, чем молонские маги удосужились сообщить своим ларвезийским коллегам. Нетрудно, знаете ли, догадаться, откуда у проблемы ноги растут. Эти догадки хорошего настроения Суно Орвехту не добавляли, а шоколада, помогающего воевать с хандрой, у него больше не осталось.

Задерживаться в столице сверх необходимого он не стал и после консультационной беседы с коллективом экзорцистов отправился в наемной коляске к месту назначения. Не напрямик, поскольку почтенные молонские волшебники собирались прибыть туда двумя-тремя днями позже, а сначала на северо-восток, мимо полей, огородов и перелесков, и уж потом, по Приречному тракту, обратно к океану. Он никогда не упускал возможности попутешествовать.

Другой берег Бегоны еле виднелся. По реке проходила граница между Молоной и Овдабой – богатой северной страной, занимающей Овдейский полуостров и небольшой кусок материковой территории. Энциклопедисты и философы единодушно называли Овдабу самым просвещенным и процветающим государством в подлунном мире: она славилась и несравненным качеством своих товаров, и дивно разумными законами – взять хотя бы Хартию Личных Прав или Закон о Детском Счастье, – и безбедной жизнью всех слоев населения, до последнего батрака или фабричного рабочего. Не сказать, чтобы Молона с Овдабой ладили, но военных конфликтов между ними давно уже не случалось.

Орвехт заночевал на постоялом дворе под вывеской «Приют добрых едоков» – в Молоне напоминания о добре лезли из каждого угла, спасения от них не было – и наутро ни свет ни заря вышел на прогулку. Что-то приснилось, зыбкое, словно молочный туман над Бегоной, сразу же ускользнувшее обратно в море наваждений. Прогуляешься – не пожалеешь . Суно не был лишен осмотрительности, но опасных ловушек на этом пути не чуял и подсказками, которые иной раз исходят от самой Госпожи Вероятностей, пренебрегать не привык, поэтому решил поддаться импульсу.

На тракте в ранний час было пустынно, как перед концом времен, когда живых людей уже не осталось. Низкий берег зарос ракитником, местами под туманными сводами виднелись сырые отмели, окаймленные колышущимися на серебристо-свинцовой воде щепками, обломками веток и грязноватой пеной.

Громкий плеск и звуки, похожие на сдавленное фырканье. Маг остановился возле песчаного языка. Остро пахло по-весеннему холодной рекой и раскисшей прошлогодней гнилью, а в тумане маячило темное пятно – там кто-то барахтался, из последних сил подгребая к берегу поперек течения.

Смытая паводком крыса борется за свою жизнь?.. Потом Суно определил, что крыса-то великовата, с человека размером будет, – и потянул к себе корягу с уцепившимся за нее пассажиром. Разметав речной мусор, разлапистый плавучий комель ткнулся в край отмели.

До синевы бледное мокрое лицо с кровавыми трещинами на губах. Волосы свисают сосульками. Исцарапанные руки покрыты «гусиной кожей», костяшки пальцев побелели, как вылепленные из гипса.

– Вылезай из воды. Сможешь выбраться самостоятельно?

Не сможет.

Пачкать мантию не хотелось, да и не дело для мага сердобольно заботиться о каждом, кто попадется на дороге, не позволил утонуть – и за то скажите «спасибо». Но Суно был заинтригован и к тому же привык доводить однажды начатое до конца.

– Разожми руки! Так и будешь держаться мертвой хваткой за свою деревяшку?

Существо подчинилось, когда он догадался повторить то же самое по-овдейски.

Орвехт вытащил его на середину отмели. Не младше тринадцати, не старше пятнадцати. Скорее мальчик, чем девочка. С неказистой рваной одежки течет в три ручья, на шее болтается на шнурке бросовый амулетик. Носки разные, с прорехами на пятках. Башмаки, впрочем, тоже имеются, привязаны за шнурки к ветвям коряги – это наводило на мысль, что почти окоченевший подросток не случайно свалился в воду, а пустился в плавание, заранее подготовившись.