Андрей Ерпылев - Один в поле

— Кого? — поднял голову Рой.

— Да Клеща, Клеща! — досадливо отмахнулся старший надзиратель. — Я и забыл, что вы там обращаетесь друг к другу не но именам, а по собачьим кличкам! Вас, кстати, как называют?

— Капрал.

— Мог бы и сам догадаться… Вы не имеете явно выраженных особенностей, чтобы получить кличку, как у вашего товарища по тройке Горбатого. И вы тут еще слишком недолго, чтобы заключенные достаточно изучили ваш характер и наградили соответствующим «погонялом», как другого вашего товарища Ботало, если не ошибаюсь? У меня тоже за наши с ним немногочисленные встречи сложилось впечатление о его чрезмерной болтливости…

— Не улавливаю связи.

— Ну как же! В Мугату, прославленной нашей животноводческой области, коровам вешают на шею колокольчики, чтобы было издали слышно. Колокольчик такой и называется боталом.

— Вы из деревни? Никогда не сказал бы.

— Что вы! Мы с вами земляки. Я из Надречного, что рядом с вашими Заводчанами.

Рой внимательно посмотрел на старшего надзирателя, но взгляд того был безмятежен: либо он говорил чистую правду, либо умел врать не краснея. Что при его профессии — небесполезное умение.

— Я бы не сказал, что Надречный находится рядом с Заводчанами, — пожал он плечами. — Я бы даже сказал — совсем не рядом.

— Ну и что? До Столицы далеко, а значит, мы с вами земляки. Правда, я не работал на заводе, как вы, а пошел в военное училище.

— И где у нас готовят тюремных надзирателей?

— Ну, я не сразу стал надзирателем. Пришлось послужить, повоевать, как и вам… А потом… Жить-то надо.

— Некоторые предпочитают голодать.

— Ха! Вы совсем недолго в криминальной среде, а воровские понятия уже, как вижу, переняли.

— Пришлось.

— Вот и мне пришлось отставить кое-какие убеждения, чтобы семье не пришлось голодать. У меня больная жена и две дочери, заключенный Гаал.

— Извините…

— Ничего, я привык. Итак, давайте вернемся к нашему разговору: кто из ваших товарищей мог убить заключенного Щагу?

— Зачем им это?

— Ну, например, чтобы оградить вас от его нападок. Вы весьма ценный член тройки — я в курсе, что вы сумели в одиночку, практически голыми руками нейтрализовать самоходную баллисту, — а Клещ не успокоился бы, пока не загнал бы вас в гроб. Не знаю уж, что вы там не поделили… Так кого вы подозреваете?

— Я — никого.

Старший надзиратель вскочил со стула и прошелся по комнате, заложив руки за спину.

— И вот как с вами разговаривать? Вы знаете, что я могу плюнуть на расследование, поверить вам и сообщить в Столицу, что один из заключенных в драке убил другого. Поскольку срок вам добавить нельзя — у вас и без того бессрочная каторга, — скорее всего, вас приговорят к смертной казни. Вы этого хотите?

Рой молчал.

— Хорошо, я дам вам время подумать…

«Не спать, только не спать…»

Приказы, которые твердил себе Рой, помогали мало. Он стоял навытяжку на маленьком пятачке посреди плаца, а рядом, сменяя друг друга через каждые два часа, дежурили дюжие надзиратели. Как только заключенный начинал заваливаться на бок, его встряхивали, «взбадривали» электрошокером или ударом дубинки и снова ставили на ноги. Пытка продолжалась вторые сутки, а если учесть, что в ту памятную ночь поспать ему не удалось, то третьи.

Каторжники сновали вокруг по своим делам, кто с сочувствием, кто со злорадством посматривая на строптивого товарища. Он почти не видел их — пот заливал глаза, а вытереть его было нельзя — руки скованы за спиной наручниками. Зверски болели порезы — по ним, радуясь дармовому пиру, сновали мухи, — кружилась голова, хотелось пить. Порой Рою казалось, что он, плюнув на охранников, сходит со своего места, идет в казарму, где в углу в жестяном баке всегда есть вода, открывает кран и подставляет под бьющую струю руки, на которых уже почему-то нет «браслетов». И пьет, пьет, пьет ледяную вкусную воду, которая все не кончается и не кончается…

Удар дубинки вырвал его из сна, равнодушные руки снова поставили по стойке «смирно».

«Я же только что пил, — мозг отказывался работать. — Почему же рот сухой, как… как…»

В памяти начались провалы. Ему то казалось, что он все еще в горах и сейчас пора выходить на боевое дежурство, то что он опаздывает в цех на смену… И только боль от удара позволяла понять, что звон в ушах — вовсе не заводской гудок или боевая тревога…

Время от времени Рой видел перед собой господина старшего надзирателя с шевелящимися губами. Из-за шума в ушах он ничего не слышал и только досадливо морщился: неужели этот назойливый человек не понимает, что он сейчас занят. Очень занят.