– Отзовись!
И, уже не оглядываясь, принялся спускаться.
По причине хорошей погоды и отсутствия посторонних глаз «машинку» дед Илья решил собирать во дворе, на садовом столике, врытом в землю под старой осенней яблоней. Лазить в погреб за завернутыми в промасленные тряпицы частями пришлось трижды, и придется еще раз – уже потом, когда время подойдет, за льдом, все лето не тающим в «холодном» углу погреба.
Разложив на столе части, дед Илья каждую взял в руки, каждую придирчиво осмотрел, протер, почистил и смазал, где требовалось.
Петух все это время находился поблизости – то копался в земле в поисках червей, то взлетал на самый край стола и с интересом, склоняя голову то влево, то вправо, наблюдал за действиями старика.
– Натурально собачонка! – повторял дед Илья, неторопливо, вдумчиво прилаживая одну деталь к другой. – Раз уж ты со мною остался, надобно имя тебе дать. Потому как без имени – енто не дело.
Временами тишина образовывалась такая, какой отродясь в этих местах не бывало. Казалось бы, не такими уж и шумными были односельчане деда Ильи, а вот сейчас выяснилось, что звуков они производили много, и теперь ухо даже скучало по трескучести бензопил на лесосеке и моторок на реке, по гулу тракторов на вырубке и автомобилей на трассе, по свисту и гомону детворы, по скандальной речи склочной бабки Аксиньи и заливистому лаю соседского Верного. Даже птицы обморочно молчали после взрывов, даже пчеле какой-нибудь захудалой было невмоготу прожужжать над ухом.
Там, на юго-востоке, уже не громыхало, но дед Илья откуда-то знал, сердцем чуял, что Монарх невредим, что наступление продолжается, что еще день-другой – и встретятся они лицом к лицу…
– Я несколько главных вещей не спросил у Гриньки, – пробурчал дед Илья, то ли возвращаясь к прерванному разговору с фотографией фронтового дружка Захара, то ли к петуху обращаясь. – Перва главна вещь такая: что же, Монарх ентот космический, – он сам в атаку идет или со звезды за армией наблюдат? – Старик даже задрал голову, хотя звезд, понятное дело, в полдень видно не было. – Потому как со звезды – оно, конечно, удобней наблюдение вести. Все поле боя – как на ладони!
Щиток не хотел устанавливаться. Завершающий штрих – и вот ведь незадача! Уж и так дед Илья приноравливался, и эдак, и кулаком пристукивал, и снизу заглядывал – бесполезно.
– Друг а главна вещь, – покряхтывая от усилий, раздельно продолжал он, – енто как выглядит Монарх. Потому как, ежельше он самолично в атаки ходит, мне его внешность знать обязательно надобно! Вот отсеку я фланги, внесу сумятицу, обращу в бегство – а как понять, который из них главный? Кого спрашивать-то буду? На каком языке? Мож, у него знак есть отличительный? Аль шрам какой?
Щиток, наконец, нашел положенное место, скользнул в пазы, защелкнулся. Заулыбавшись, дед Илья отстранился, с гордостью и удовольствием оглядел дело рук своих, притопнул на радостях, подмигнул петуху.
– Кирдык всему, говорю, точно!.. – Пожевал губами, почесал макушку. – Конечно, можно тебя Жар-птицей величать, но нельзя, потому как длинно. Можно Петей, но обратно нельзя, потому как какой же ты Петька, ежельше я не Чапай, хучь и с пулеметом? – Посмеявшись собственной шутке, старик посерьезнел. – И Флюгером звать не стану, потому как грубо и иностранно. А поскольку ты однозначно в собаки метишь, буду звать тебя Полканом – хучь и не собачье вообще-то имя, и не птичье уж точно, да кто ж упрекнет?
Петух Полкан и к обретенному имени, и к собранной «машинке» отнесся благосклонно.
– А пулемет я на горке поставлю. Как считашь? По-моему, хорошее место. Обратно же – позади село, дом. – Старик вытер тряпицей большущие ладони, оглянулся в сторону реки. – Это им было куды отступать. И ему есть куды – звезд много, улетай, никто не держит! А мы с тобою посередке, Полкан. И нам отсель двигаться никак нельзя. Некуда.
До самого вечера дед Илья был занят так, что совершенно забыл про скрипучую половицу в горнице. Вспомнив, поморщился с досадой, махнул рукой – потом, дескать, поправлю, после боя.
Руки-ноги гудели от усталости – приятной, трудовой, забытой уже. Сперва он предусмотрительно наполнил ключевой водой пузатый молочный бидон, отнес на Иваевскую горку. Отварил картошки, яиц, ополоснул добрый килограмм огурцов, начистил луку, упаковал все аккуратно в полиэтиленовые мешочки, отнес наверх второй ходкой, прикопал в тенечке. С фронта помнил, каково это – остаться без еды и питья, если противостояние затягивается. Потом вырыл невесть когда закопанный на огороде ящик с патронами – тяжелый, холера! Переживал за ленты – вдруг материя истлела? Но нет, обошлось. Оттащил на горку ящик, затем откатил туда же «машинку», установил прочно и удобно. Ребристый кожух «Максима» сиял на солнце так, будто не сто лет назад пулемет был сделан, а только вчера. Подумал-подумал – и отнес на всякий случай необъятный тулуп и еще более необъятную брезентовую рыбацкую спецовку: вдруг дождь начнется, или ночью наверху сидеть придется?
Читать дальше