И, точно мало было страшного сна, перед глазами невольно поднялась недавняя явь: изрытая дорога, душный автобусный салон и оборзевшие гопстопники с «калашами» наперевес. А в паханах у них — чёрный по фамилии Бурум. Который должен по идее лежать в гробу, но вместо этого лежит под одеялом, словно ему тут курорт. Вот такая вселенская справедливость.
— Значит, говоришь, оклемался? Ну и ладно. — Полковник снова вздохнул. — К нему из Африки прибыла родня. Старшая сестра и братишка. В общем, велено Буруму устроить свидание. Длительное. На трое суток.
На скуластом лице Журавлёва, заставлявшем вспомнить хорошего ротвейлера, застыла мука. Будто над головой у него висел невидимый дамоклов меч и чья-то властная рука держала шнурок.
— Что?!. — не смог сдержаться Колякин. — Чёрному? Свиданку? Этому урке? Побегушнику? Организатору гоп-стопа? Да они же мне «калашниковым» грозили! Посягали на мою жизнь! Честь попирали! Очко обещали на немецкий крест разорвать!..
— Ну так не разорвали вроде. — Журавлёв третий раз вздохнул, понурился и посмотрел Колякину в глаза. — Ты ведь, Андрей Лукич, не маленький. Не первый год замужем. Понимаешь политику партии. А если партия говорит «надо», комсомол отвечает «есть». В общем, завтра к десяти часам заезжай в пещёрскую гостиницу, забирай негрову родню и вези её сюда, в помещение для длительных свиданий. Хрен с ним, пусть будет день свободы Африки. Нехай общаются. Вы меня поняли, майор?
Ещё бы Колякин его не понимал! Таких гаражей с добром, как у него, у полковника было штук десять, а может, и поболее. Это не считая квартиры на себя, бунгало на сестру, хором на жену и дворца на тёщу. А активы в банке, а с пуд, наверное, рыжья, а кубышка в погребе под бочкой с кислым квасом? Полковник Журавлёв был птицей большого полёта и хотел в основном одного — дотянуть на бреющем до пенсии, забиться в родовое гнездо и сидеть там, не высовываясь, подальше от экономических и политических бурь.
Очень понятное желание…
— Так точно, Панкрат Фокич, у матросов нет вопросов. — Колякин встал, посмотрел на портрет гаранта работы дамы-стоматолога — Ирину Дмитриевну зэки метко прозвали Фрау Абажур [77] Фрау Абажур — кличка жены коменданта концлагеря Бухенвальд Илзе (Эльзы) Кох, которая снимала татуированную кожу с тел узников, особым образом её обрабатывала и шила перчатки, сумочки, абажуры и даже тончайшее нижнее бельё.
, — вяло отдал честь и отправился к себе.
— Товарищ майор, за время вашего отсутствия без происшествий, — встретил его Балалайкин. — Ну, если не считать генерала.
Глаза у него были сытые и какие-то снулые, как у обожравшегося кота. Хотелось взять его за шкирку и как следует потрясти.
— Что там по Нигматуллину? — Колякин по-хозяйски сел, изобразил строгий взгляд, положил на стол фуражку. — Ничего новенького?
Честно говоря, ему было сейчас глубоко плевать и на Нигматуллина, да и вообще на всю эту собачью службу, — душу, сердце, голову, селезёнку внезапно переполнила едкая муть. Говорят, примерно так действует запах скунса — не просто вызывает физическое отвращение, но ещё и заставляет видеть в чёрном свете весь мир. Колякин вдруг с убийственной ясностью осознал, что жизнь как таковая не стоила выеденного яйца, что закон — это не закон, а игра в одни ворота, что всё куплено и продано, что справедливости нет — и не стоит надеяться, что хотя бы внуки увидят её. Дулю! Ко времени, когда они родятся и подрастут, всё станет только хуже…
Сразу захотелось выпить, и выпить крепко. Так, чтобы поменьше мыслей. А также и снов.
— Никак нет, — пожал плечами Балалайкин. — Ищем, товарищ майор. С собаками…
Он тоже был явно весьма не прочь выпить. Весьма, весьма.
— Ладно, — махнул рукой Колякин.
Встал, вытащил из недр сейфа дело поганца Бурума. Ну да, так и есть. Точнее, нету. В графе о близких родственниках — никого [78] На основании этих данных и разрешаются свидания.
. Ни старшей сестры, ни младшего брата, с которыми завтра назначено рандеву. Купили, падлы, и генерала, и честь, и совесть, и справедливость, и закон. Всё, сволочи, скупили на корню. Покрыл золотой телец российскую некормленую бурёнку…
Немного странно только, что очередной кусочек России купили негры, а не китайцы. Наверное, разбирали остатки.
Братаясь в душе с куклуксклановцами, Колякин убрал дело в сейф, сел и стал тереть ладонями лоб. Отчаянно хотелось чего-то доброго, светлого и надёжного. Может, к Карменсите поехать?.. Нет, с таким настроем нельзя, свиньи — дело святое. Тогда, может, в «Вечерний звон»?.. Ага, к стукачам, ворам, ублюдкам, новым русским, которых «демократкой» бы в харю, так чтобы вдрызг…
Читать дальше