Мария Семенова - Ошибка «2012». Мизер вчерную

«Ишь какой голос, словно рокот тамтама… — чуть приоткрыла глаза Мамба. — И выговор не наш. Это не абомеец и не йоруб, не иначе как с той стороны болот. Сразу чувствуется, воин. А впрочем, какая разница, нам с ним не „топор обтирать“ [55] Имеется в виду обычай, согласно которому воин, убивавший в бою, очищался от прикосновения смерти через женские ласки. ».

Усталость навалилась на неё, мысли замедлили бег, и она заснула — под вселенский гром океана, под бесконечную качку, дыша непригодным для дыхания воздухом. Для той, кому духами предначертано сделаться ядом на карающем острие, не существует ни страха, ни неизвестности, ни неодолимых препон. Она подождёт…

Проснулась Мамба от солнечного луча. Свежий воздух вливался в трюм сквозь распахнутые настежь люки. Стоило ей поднять ресницы, и тут же защёлкали длинные бичи, зазвенели цепи, послышались грубые голоса — это матросы, возглавляемые боцманом, стали выводить пленников наверх, на открытую палубу.

Здесь, конечно, тоже качало, но в остальном было под стать счастливому сну. Бездонное синее небо, свежий ветер, уносивший за горизонт последние клочья облаков… Потом был липкий рис из огромных закопчённых котлов, пахнущая сырым деревом вода… и всё это под присмотром бородатых, недобро глядящих моряков, вооружённых большими ружьями, длинными бичами и железными «брусьями правосудия».

Бедного Нбонго, в самом деле до неузнаваемости обглоданного крысами, и ещё несколько пленников, не выдержавших шторма, выволокли на палубу, сняли с них цепи — и боцман с двоими подручными выбросил тела за борт.

Там во множестве кружили акулы, успевшие привыкнуть к человеческой плоти.

«Значит, вот она какая, Великая Вода. — Мамба, глубоко вздохнув, прислонилась к фальшборту и стала смотреть на высокую зыбь, катившуюся из-за горизонта. — Воистину могуч ты, дух Земли Сакпата, ибо удерживаешь её, не расплескав…»

Солнце осыпало алмазами бирюзовые горбы волн. Там и сям, словно паруса смерти, воду резали плавники акул. Дармового угощения хватало не на всех, вокруг сброшенных тел то и дело завязывалась борьба.

«И ты воистину могуч, ползучий Дан, ибо кусаешь себя за хвост и обвиваешь своим телом Землю, чтобы она не развалилась…» Мамба посмотрела на далёкий горизонт, прищурилась, ослеплённая отражением солнца, и вдруг услышала, как поблизости затянули песню.

Это была грозная Песня смерти, но в первый миг Мамба обратила внимание совсем на другое.

Она сразу узнала голос. Тот, давешний, из трюма.

И обернулась, охваченная внезапным волнением.

Обладатель голоса оказался именно таким, как успело ей нарисовать воображение. Громадный, широкоплечий, могучий, как носорог, он высоко вздёргивал колени, становясь неуловимо похожим то на охотящегося леопарда, то на разгневанного льва, делал зверские гримасы и грозил воображаемым копьём предводителю белых людей, сидевшему на корме.

Зловеще бренчала цепь, сверкали ненавистью глаза, песня казалась ассегаем, нацеленным в сердце врага… А тот знай себе улыбался, спокойно попыхивал трубкой и этак ободряюще кивал, разве только не аплодируя, — давай, мол, давай.

Это был капитан брига Гастон Леру, опытный моряк, снискавший, впрочем, репутацию отъявленного негодяя. Он начинал свою карьеру как самый обычный контрабандист, затем ходил капитаном на капере [56] Капер — частное судно, имеющее разрешение во время войны нападать на вражеские корабли, разоружать и грабить их. и вот теперь, окончательно уверившись, что деньги не пахнут, занимался торговлей «чёрным деревом».

Кое-кому в этом деле удавалось разбогатеть с одного рейса, но Леру предпочитал действовать медленно, но верно, и для него это плавание было уже пятнадцатым. Если всё пойдёт хорошо, оно станет последним. Пусть чернокожий поёт и сверкает глазами — Леру уже прикидывал, сколько можно будет за него выручить. Чтобы накопленного в самом деле хватило и на домик с яблоневым садом в родной Нормандии, и на удачную женитьбу, и на лавку, где они с женой станут продавать сидр… На всю эту пресную, как галета, но такую спокойную оседлую жизнь…

Правда, вначале нужно было ещё доплыть до островов Вест-Индии. Продать там часть «живого шоколада», заполнить трюмы сахаром и патокой и только потом лечь на курс к берегам Америки. А до тех пор — ни на миг не забывать об английских крейсерах, чёрт бы их трижды драл!