Роман Глушков - Эпоха стального креста

Проверка теории на практике не заставила себя долго ждать.

«Вижу, вижу я, граждане Рима, тот день, когда будете вы есть землю из-под ног ваших, ибо не покаялись предо мной, устами Господа вещающим! Не исповедались, нечестивцы, во грехах ваших, не искупили их жертвою малою либо великою, от размера прегрешения зависимою! Так падет же на вас суровая кара небесная и не обрящете вы спасение свое! – выпучив глаза и воздев руки к небу, стенал молодой Витторио, преклонив колена в жаркий летний полдень на ярмарочной площади. А после катался по земле, истошно завывая: – Прости их, Отец, прости, если еще сможешь!..»

Через год на едва взошедшие посевы откуда-то из Африки налетели стаи саранчи. Плодилась она там в геометрической прогрессии – безлюдные пространства в немалой степени этому способствовали, – и кое-где в Европе уже были зафиксированы единичные случаи ее появления. Не сказать, что урон от налета насекомого-агрессора получился тотальным, но тем не менее урожай по осени собрали скудный, и крестьяне, опасаясь в первую очередь за свои семьи, не горели желанием везти его на продажу в Рим. В городе запахло голодной и безрадостной зимой.

Как обычно, паника в несколько раз преувеличила реальную угрозу, и самым ярым ее возбудителем послужил вживавшийся в свой новый образ молодой амбициозный горожанин, прозорливо уяснивший, что Удача только что вложила хвост прямо в его цепкие руки. Уж он-то не дал о себе забыть!

«Наш пророк Витторио!» – только так именовали его теперь горожане, большей частью представлявшие собой обыкновенных набожных обывателей. И пускай проблема голода никуда от этого не исчезла, для Витторио она более не являлась актуальной. Отныне в Риме было правилом делиться с божьим человеком последними крохами, чтобы тот замолвил словечко за тебя и за твоих близких пред высоким своим покровителем, чем он с превеликим удовольствием и занимался, уединяясь на Капитолийском холме. Обращенные к небесам молитвы Витторио обычно сочетал с занятием менее возвышенным – поеданием втихомолку крестьянских и прочих даров, которыми он вообще-то обязан был умилостивить разгневанного Господа.

Скептически настроенная часть граждан стала со временем замечать за пророком одну интересную тенденцию – когда подаяния ему по какой-либо причине скудели, а то грозили иссякнуть и вовсе, мрачнее становились и выдаваемые им прогнозы, но если молоко в его кувшинах успевало прокисать невыпитым, а хлеб плесневеть несъеденным, то счастье и благополучие должны были ожидать подающего. Однако остальная масса обожавшего Витторио населения была абсолютно слепа в своей любви, а потому просто-напросто не обращала внимания на подобные мелочи. Для всех для них он олицетворял талисман удачи, посланный на землю не иначе как свыше. Сам Витторио, понятное дело, никого никогда в этом не разубеждал.

Слава о пророке снежным комом прокатилась по Риму и окрестностям, обрастая по пути все новыми, порождаемыми людским воображением, домыслами. Последователи у него отыскались даже в среде властей предержащих – дон Джакомо, чей клан считался в пределах Рима правящим, сделал Витторио вхожим в свое окружение, за что впоследствии горько (но, правда, недолго) жалел. Вскоре пророк уже имел личный автомобиль, а в его постепенно теряющую убогость хижину провели электричество, и с тех пор сверхредкое сокровище того века (да и нашего вообще-то тоже) – лампочка – освещало вечерний покой Божьего Слуги сказочно-неземным светом.

Независимые историки и аналитики, к чьим мыслям мне, едва начавшему сбривать со щек юношеский пушок кадету, довелось прикоснуться, утверждали примерно следующее: да, именно выход в высшее общество подвигнул Витторио на дальнейшие действия. Природные чутье и приспосабливаемость к окружающей обстановке тоже немало помогли ему в разработке плана захвата власти. Пророку претила сама мысль о том, чтобы остановиться на достигнутом, когда у него имелись все шансы отхватить не кусок сладкого пирога, а прибрать тот до последней крошки. И помощниками ему в этом стали те самые Братья по Вере, что обитали по правому берегу древнего, как само мироздание, Тибра.

Однажды утром, постучавшись в ворота ватиканской обители, Витторио скрылся за ними и словно в воду канул, исчезнув из жизни города и его будней. Несколько дней о нем ходили слухи один невероятнее другого. Поговаривали уже о досрочном вознесении пророка на небо, но прилюдно клявшиеся свидетели сего действа были разом опозорены, когда Витторио, целый и невредимый, вышел на порог монастыря в сопровождении загадочно улыбающихся новых своих сподвижников. Осталось за семью печатями то, о чем так долго шла речь в стенах сей юдоли скорби, но несомненно – братия, усмотрев в предложении о сотрудничестве с пророком для себя хорошую выгоду, заверила его в полной поддержке.