Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

– Ты, говорят, с немкой завел шуры-муры? – спросил он без обиняков.

«Ого! – Павел мысленно ахнул. – И двух дней не прошло, а они уже все знают: и чего было, и чего не было. У политработников глаза и уши даже на заднице имеются, не иначе!»

– Нет, – продолжал между тем комиссар, – если ты так, мимоходом ее прижал, да не силком, а по согласию, то ничего страшного. Сейчас многие этим грешат – все мы люди, а немки перед нами юбки задирают охотно. Но вот если у тебя с ней что-то серьезное, то лучше не надо – помни про капиталистическое окружение. Наш Иванов тебе спуску не даст – мигом доложит куда следует. Нужны тебе эти неприятности, командир?

– Не беспокойся, комиссар, – сухо ответил Павел, глядя на дорогу. – Не собираюсь я на ней жениться, так что пусть товарищ Иванов спит спокойно.

– Ты лучше о своем спокойном сне побеспокойся. В общем, я тебя предупредил, а дальше ты уж сам думай, товарищ майор, – у тебя своя голова на плечах.

Проехав километров пять, развернулись и понеслись обратно. Машина шла мягко, мотор ласково урчал, и Дементьев вскоре выбросил из головы слова замполита. Было бы о чем думать – Павел ведь и в самом деле не собирался не то что жениться, но даже сколько-нибудь долго хороводиться с Эльзой, и дело тут было вовсе не в комиссаре полка Иванове, а в нем самом, майоре Павле Дементьеве.

Когда они вернулись, Павел предложил замполиту еще раз проехаться по тому же маршруту – в лесу начальство не увидит. Но тот вздохнул (с явным сожалением) и отказался.

– Мне надо собрать совещание офицеров по вопросу поведения солдат по отношению к местному населению на оккупированной территории. С тобой-то я уже, – он усмехнулся, – провел разъяснительную работу, можешь не приходить, но у меня еще три сотни гавриков, и все они так и водят носами по сторонам, как коты мартовские: где бы чего урвать сладкого. У многих сердца злобой горят, да и подтрофеить в особо крупных размерах ручонки кое у кого сильно чешутся. Так что – не могу.

Ехать одному Павлу почему-то не хотелось, не хотелось и идти на политбеседу – что нового он там услышит? Майор забрался в свой дом на колесах, и взгляд его упал на шашку, висевшую на ковре. Эта шашка, положенная по штату артиллерийским офицерам батарей на конной тяге, прошла с ним всю войну – он не бросил ее даже тогда, когда бежал от немцев подо Мгой. Павлу ни разу не пришлось пользоваться шашкой как оружием – не танки же ею рубить, – лишь иногда он показывал ею, как жезлом, дорогу своим машинам.

«А ведь скоро будет победный парад полка, – подумал Дементьев, – и я пойду с этой шашкой перед строем моего дивизиона. Надо бы ее почистить – клинок должен блестеть». Он мог бы, конечно, поручить эту работу ординарцу, но какой истинный воин доверит свое оружие или любимую наложницу чужим рукам? Павел вынул шашку из ножен, оглядел ее от медного темляка до острия клинка и разыскал точильный брусок. Выбравшись из машины, он сел на траву и начал точить слегка изогнутое матовое лезвие.

Всегда, когда Павел Дементьев брал в руки холодное оружие, творилось с ним что-то странное. Может быть, виной тому была древняя память его рязанских предков, семьсот лет назад принявших на себя первый удар батыевых орд, а потом веками скрещивавших мечи с разбойными степняками, налетавшими на Русь? Или память эта тянулась еще дальше, в глубь тысячелетий, ко временам ведуна, стоявшего на холме среди ковыльной степи? Ответа на этот вопрос Павел не знал, но он чувствовал запах древней магии , сочившийся с клинка, и наслаждался этим ощущением.

«Ну, вот, – подумал он, закончив работу и пробуя пальцем остроту клинка, – теперь это оружие, а не кусок железа». И тут вокруг засуетились и забегали люди; раздались крики и выстрелы.

Из леса – из того самого, откуда Дементьев с замполитом вернулись полчаса назад и куда Павел хотел ехать снова, – валила толпа вооруженных немцев. Их было тысячи две, не меньше, и они уже разворачивались цепью, готовясь к атаке.

«Их же в несколько раз больше, чем нас, – подумал Павел, холодея, – и нет времени подкопать колеса «БМ», чтобы опустить направляющие на прямую наводку. А в рукопашной они нас сомнут – и это теперь, когда война уже почти кончилась!»

– Занять оборону! – закричал он, плюхаясь на живот за невысоким бугорком, бросая шашку и вытаскивая из кобуры пистолет. Справа и слева залегли его солдаты, готовясь к стрельбе. – Огонь!

Ахнули противотанковые орудия, в немецких цепях встали черные кусты разрывов. Но немцы продолжали идти вперед – уже можно было различить их перекошенные лица и орущие рты. Они шли в атаку так же остервенело, как ходили в самоубийственные атаки русские солдаты в начале войны, стреляя на ходу из автоматов и карабинов. Над головой Павла часто свистели пули: война напомнила о себе – она не спешила выпускать людей из своих смертных объятий. И этот один из последних боев Великой Войны стал бы последним боем майора Дементьева, если бы не зенитный дивизион, вовремя заметивший врага.