Михаил Гвор - Прорыв выживших. Враждебнные земли

Они образованнее нас. Культурнее. Каждый из них говорит на трех-четырех языках. А еще на своем, лагерном, который даже не сразу поймешь что такое. Произошедший от русского, но не жаргон типа блатной фени, а сложное образование со своими правилами и законами, изучением которых уже сколько лет занимается всё тот же Митька, и не видно конца и края этим исследованиям. Они не просто говорят на этих языках. Они пишут на них, читают, сочиняют стихи… Библиотека Мирали Садырзаде зачитана до дыр, а самые популярные книги переписаны от руки. Самими «ребенками». Переписывали вечерами и во время пургеней. Когда Мирали увидел первые «переписки», он плакал. Они знают математический анализ и геометрию. Физику и химию. Биологию и горное дело. Медицину и психологию. Знают намного лучше, чем большинство из нас. Могут починить «шишигу», «Пушистика» и трансивер. Тогда, в двенадцатом году, я привез из Сарвады учебники. Все, что были, не разбираясь, какого уровня книжки и на каком языке. Сколько раз я благодарил себя за это решение. Сколько там всего, что не известно никому в лагере…

И ладно бы они учили только то, что нужно в повседневной жизни. Зачем им география и литература? Языки далеких стран и история умершего мира? Не на начальном уровне, а всерьез, с логическим переосмыслением и постройкой собственных гипотез, куда более обоснованных, чем большинство вычитанных…

Они умнее нас. Быстрее схватывают материал. Находят нестандартные решения. Лучше владеют логикой. Умеют объяснять и доказывать. Умеют убеждать. В Лагере умерли религии. Все. Хотя первоначально верующих хватало. Я даже удивился, когда узнал, сколько людей серьезно относится к этой чепухе. И ладно, старики из кишлаков. Но альпинисты! Интеллигенция! Образованные люди! Православных было больше, чем мусульман! А католиков почти столько же! На третий год дело чуть не дошло до строительства храма, остановила только неясность, с какого начинать! Назревал религиозный конфликт. А потом… дети постепенно всех убедили. Без большого шума и ожесточенных споров на теологические темы. Просто как-то само собой люди перестали верить. Как? Всегда был убежден, что верующие никогда не откажутся от религии. Они просто не слышат и не принимают аргументов разума. «Ребенков» услышали, поняли и поверили. Никто ни с кем не поссорился. И все теперь атеисты. Нет, не атеисты. Просто не верят.

И в тоже время — они дикари. Они безжалостны и беспощадны. У них другая мораль, во главу которой поставлено выживание. Мы с самого начала бережем их, любим и опекаем. Мы готовы умереть за них, и не один из нас уже отдал свою жизнь. Теперь идет отдача. Они готовы умереть за нас. За Лагерь, друзей, «своего», неважно, человека, собаку, бульдозер… И без дрожи в руках будут уничтожать чужих, если те придут к нам. Пока мы стараемся ограждать детей от патрулей и разведок, они разбираются с шаками. Уничтожают одичавших собак с эффективностью охотничьих вертолетов. Давно выбили бы всех, если б не постоянная подпитка поголовья снизу. И с той же эффективностью они займутся двуногими шаками, ни на секунду не задумавшись, что это тоже люди. Первые выпуски это уже показали. Собственно, они и прозвали джигитов Бодхани знакомым и ненавистным словом.

Они совсем другие. Они не делают никому никаких скидок. Ни на пол, ни на возраст. Нет, неточно. На малый возраст. Ибо право на старость они признают. Нас они любят, берегут и уже опекают. И готовы подменить любого в любой момент на любом, самом трудном, месте. Через десяток лет, а может, и раньше, они заменят нас на всех ключевых постах, потому что всё делают лучше. И тогда в патрули будут ходить двенадцати-, а может и десятилетние, а те, кому восемнадцать, чтобы положить на наш кусок хлеба масло и черную икру, спустятся вниз, в большой мир.

И пройдут по нему беспощадным Фанским пургенем.

Мне жалко тех, кто встанет у них на пути. Мне жалко этот мир…

Борис не мог избавиться от ощущения чужого назойливого внимания. Казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым давящим взглядом. Ощущение непривычное и очень пугающее.

Юринов закончил осмотр развалин и вернулся к машинам, где ждали Амонатов с Мухаммедом и Урусовым. Два с половиной десятка автоматчиков рассыпались по периметру бывшего лагеря и не сводили глаз с окрестных склонов.

— Фаррух, давай еще раз сначала обстановку прокачаем.

Мухаммед, тот самый бородач из чайханы, друг детства и правая рука Фарруха, развернул карту и заговорил: