Олег Верещагин Красный вереск

— Как чью? — удивился Олег. — Я же…

— Твой дед воевал за нас, — напомнил Йерикка. — Ты уже не был посторонним, когда попал сюда… А кто-то другой мог бы увидеть нас тупыми дикарями, воюющими за дикарские обычаи и законы. Тупыми, жестокими, неразумными… И принял бы сторону данванов. Или — еще хуже! — решил бы, что между нами вообще НЕТ РАЗНИЦЫ, а значит — все равно за. кого воевать…

— Да ну тебя… — вырвалось у Олега. — Зафиком ты мне это говоришь? Как это — нет разницы?!

— А вот так, — Йерикка слегка потянулся и засмеялся. — Представь себе — попадает сюда совершенно неподготовленный, посторонний человек. И видит, как мы сегодня истребили стрелков на тропе, как добивали раненых…А потом — как данваны жгут восставшую лесную веску… Ну и где разница? В чем? Чем мы лучше? И лучше ли мы? Или все дело в том, как нас ПРИУЧИЛИ видеть? А родись ты и я в данванских семьях — мы бы считали горцев жестокими погромщиками и разорителями, как в сериале "Птицы войны"- есть на юге такой, про отважных данванских пилотов и благородных "братьев меньших" — горожан с юга, которые добровольно вступили в горные стрелки. Вот там горцы — ты бы видел! Вот и получается, что данваны правы — нет на свете ни добра, ни зла, а есть только взгляд на вещи. Сторона, на которой стоишь. Олег сердито сопел. Потом вдруг спросил:

— Если я сейчас встану и уйду — меня будут удерживать?

— Нет, — с искренним удивлением ответил Олегу Йерикка.

— А почему я не ухожу?

— Не знаю, — улыбнулся рыжий горец. — По глупости?

— Хрен с ним…Ты почему не уходишь?

— Я? — недоуменно спросил Йерикка. — А совесть? — ответил он без рисовки.

— А если бы тем, кто против нас, предложили разойтись по домам — они бы что сделали? Только в жизни, а не в кино? Им бы тоже совесть не позволила?

— Шутишь?!

— Ну вот и весь спор, — махнул рукой Олег. — Мы воюем за совесть. На своей земле. А их или гонят насильно — или они идут грабить чужую. Ну и как может между нами не быть разницы? А все остальное — мне Бранка хорошо объяснила в свое время. Это, туману напускают, чтоб люди добро и зло разучились различать. И ты, между прочим, об этом говорил.

— Говорил, — согласился Йерикка. — Да ты не обращай внимания, это я размышляю вслух… Прав ты, конечно.

— Да это не я, это вы правы! — возразил Олег. — В моих местах как раз мнение бытует, что в любой войне виноваты обе стороны и справедливых войн не бывает.

— Как же вы там живете?! — то ли в шутку, то ли всерьез ужаснулся Йерикка. Олег развел руками:

— Да так… Время дурное.

— Времена не выбирают, в них живут и умирают, — грустно оказал Йерикка. Олег кивнул:

— Это я слышал. Верно… Но мы можем выбирать, как нам жить и умирать. Вот я и выбрал, а от того, как мы живем и умираем, меняются сами времена… О блин, я начал философствовать! Что осталось — научиться играть на гуслях и отрубать головы мертвых врагов? Этот мир пагубно воздействует на мозги, точно. Я рациональный мальчик из рационального времени, где ценности измеряются в баксах… надо это почаще повторять, а то совсем гикнешься… Мне поесть сегодня дадут, или тут все считают, что на ночь вредно наедаться?

— Вольг, Святомир, Данок, — скомандовал Гоймир, — на подмену. Ужин оставим вам… А ну-ка — есть и ложиться, одно по утру за зевотой не различим ничего!

Выходить под дождь не очень хотелось, и Олег подосадовал на Гоймира. Впрочем, как месть такой шаг — поставить его часовым перед едой — был бы слишком мелким, и Олег поднялся, как и все названные, оделся, перебрасываясь шуточками с остальными — и вышел под дождь.

Странно, но белая ночь все равно оставалась достаточно светлой, хотя у дождевые тучи буквально лежали на перевалах да и ниже. Распрощавшись с "товарищами по несчастью" 0лег отправился к своему посту — менять Тверда, который, конечно, совсем вымок и замерз.

Мальчишка шагал, почти не прячась — камни, дождь, сырость, все это создавало трудности не только для визуального наблюдения, но и для техники, которой, судя по всему, обладали данваны. Высохнуть толком одежда, не успела, мокнуть оказалось не так уж страшно. Правда, настроение после непонятного разговора с Йериккой так и не исправилось, а тут еще лезли мысли о Бранке… и потом пришла еще одна, пугающая мысль — Олегу по казалось, что воспоминания о здешних прошлых, событиях вытесняют из памяти воспоминания о доме, о родителях. Август начался, что они там? На миг вспыхнула острая досада на себя — и чего он ввязался в это дело?! Страшно подумать, а если его правда…