Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)

Смерть стала для меня самым интересным и увлекательным путешествием.

Меня зовут Жизель Ляфлёр. Мне было девять лет, когда я погибла.

Жизель почувствовала мужскую руку на своем плече. Эту мягкую ладонь она помнила до сих пор…

— Ну, здравствуй, доченька…

Автор выражает благодарность Александру Койнову, Андрею Койнову, Сергею Кузнецову, Илье Лапонину и другим жителям портала «Вселенная Метро 2033».

Ветер, порывы которого проникали через разбитые стекла, теребил волосы на макушке. Было холодно и сыро, где-то вдалеке погромыхивало. Дождь, который по всем признакам должен был уже пролиться из медленно передвигавшихся по небу тяжелых свинцовых туч, не спешил оросить иссушенную землю. Тем не менее стоило поторопиться, так как попасть под грозу в мои планы не входило. Поставив рюкзак на пол, я подошел к пролому в стене и окинул взглядом раскинувшийся внизу город.

Полог палатки приподнялся, и внутрь протиснулся человек. Делая вид, что продолжаю читать, я скосил глаза в сторону вошедшего. Зеленая камуфляжная форма, пышные усы и суровый, но в то же время неуловимо виноватый взгляд… Полковник Наумов, Илья Петрович, один из командующих ганзейской регулярной армии. Но это для других.

Для меня — старый товарищ. Просто Петрович. Сколько раз вытаскивали мы друг друга из всевозможных передряг…

Немного потоптавшись у входа, гость прошел к рассохшемуся стулу, уселся и выжидающе уставился на меня.

— Ну что, согласен? — вместо приветствия спросил он.

Отложив в сторону так и не дочитанную газету, я приподнялся на локтях и посмотрел на него.

— Ты хоть понимаешь, что это большой риск? — я спустил, наконец, ноги на пол и обулся. — Еще прошлая вылазка не забылась, а ты мне тут…

— Постой, — перебил Петрович. — Мы же уже говорили на эту тему. Ну пойми же меня, Художник, войди в мое положение! Через три дня ты отправишься дальше по Кольцу…

— Через два, — поправил я.

— Тем более, — взгляд Петровича сделался больше виноватым, нежели суровым. — А если тебе в Полис приспичит? Или в Рейх? Как долго тебя ждать после твоих художеств?! — в голосе товарища проскользнули нотки отчаяния.

— Илья, скажи прямо, зачем тебе так нужен этот рисунок?

Непривычно видеть, как человек, привыкший к беспрекословному выполнению своих приказов, вынужден просить у кого-либо помощи.

Петрович помялся, словно стесняясь раскрывать что-то личное, сокровенное, но все же, устало махнув рукой, проговорил:

— Не мне он нужен, а сыну, Мише. Подарок на день рождения…

Я удивленно посмотрел на него. А ведь действительно, личное.

— Тут такое дело, Слав, — Петрович обратился ко мне по имени, чего не делал давно, еще с прошлой жизни. — У моего сына скоро день рождения, а я ему обещал подарить рисунок города. Ну, знаешь, когда он с высоты показан, как на открытках или коробках с шоколадными конфетами раньше делали. Только тогда это фотографии были, а сейчас где фотоаппарат взять? — Илья опустил глаза.

Он немного помолчал, а потом вновь поднял на меня взгляд.

— Пойми, Слав, для меня это очень важно! Я не был дома больше месяца. — Голос приятеля сделался скрипучим. — Жена звонит периодически, спрашивает, когда приеду навестить… А я не могу сейчас все бросить, ты же знаешь, хотя очень люблю их обоих, и на день рождения сынишки обязательно буду. Но я не хочу, чтобы Миша думал, будто я не способен сдержать слова. — Он тяжело вздохнул. — Отец я или не отец, в конце концов…

Я смотрел на Илью, вперившего застывший взгляд в брезентовую стену палатки, и пытался вспомнить, как давно я его знаю. Лет тридцать мы знакомы точно, и за все это время Петрович, не задумываясь, приходил мне на помощь, если таковая требовалась. Кто бы мог подумать, что настанет час, и помощь понадобится уже ему… Такое всегда казалось невероятным, ведь Илья принадлежал к той категории людей, для которых решение проблемы заключалось лишь в формулировке приказа. А тут вон оно что… Сын.

— Ладно, договорились. — Я поднялся с топчана и принялся разминать затекшие конечности. — Но только ради твоего пацана.

Илья улыбнулся, что тоже было редкостью в последнее время, и, жалобно скрипнув напоследок стулом, поднялся.

— Пошли, расскажу тебе свои соображения.

По левую руку вдоль платформы тянулись пути, на входах в туннели упиравшиеся в блокпосты с пограничными дозорами, доукомплектованными армейскими отрядами. Путевая стена, отделанная светлым мрамором, вся была увешана полотнищами с изображением герба Содружества Станций Кольцевой Линии, или попросту Ганзы, — коричневым кругом. Под одним из стягов красовалась рельефная надпись «Краснопресненская». С другой стороны, за пилонами, облицованными темно-красным гранитом, прямо в центре зала находилась длинная палатка с намалеванной на брезентовом боку белой краской надписью «Казарма». Вокруг сновали солдаты в ганзейском камуфляже — таком же, как у Петровича. Гражданских тут почти не было, разве что челноки, кочующие по Кольцу с одной станции на другую, перевозящие и товар, и новости, и сплетни. Вообще, станция больше напоминала военную базу, чем разительно отличалась от своих сестер на Кольцевой линии.