Игорь Недозор - Трилогия - Плацдарм, Гарнизон, Контрудар

Кто-то из чужаков, выкрикнув что-то неразборчиво-гневное, резко развернулся к охотнице.

"Пора действовать!" - приказал Смагину внутренний голос.

Три длинных прыжка в сторону врага и, одним слитным движением, Толя ударил на лету штык ножом в бок развернувшегося "чернобалахонника". Тот попытался развернуться, его тело не хочет умирать, в нем еще есть силы, он еще может выжить, он должен жить для Повелителя… Он отмахнулся кинжалом, но парень изогнулся, уклоняясь от клинка, и ударил второй раз.

Предостерегающий крик Кири, и боец уже разворачивается в сторону последнего нападающего - тот уже совсем рядом. Тычок кинжалом… Боль обожгла грудь, но в этот же момент Анатолий, изловчившись, перехватил автомат и ударил прикладом в челюсть головореза. Тот закричал, завыл, как зверь, роняя клинок, и выл еще несколько секунд, пока солдат двумя бешеными ударами не размозжил ему голову.

И лишь потом опустился на землю.

Кири, с трудом переставляя ноги, подошла к нему.

- Толь-йа, - зачем-то спросила она. - Ты живой или нет?

- Вроде живой, - сообщил он.

Навалилась боль в старых ранах и усталость - и не было сил радоваться ни победе, ни даже тому, что кинжал последнего врага скользнул по солдатскому жетону, лишь чуть-чуть просадив его…

Потом он тяжело поднялся, опираясь на оружие.

Наскоро проверил трупы.

Двое "чернобалахонников" еще подавали признаки жизни, и их пришлось добить ударами по голове. Без особого желания, но и без особого сомнения - мстители за спиной ни ему, ни Кири не нужны.

Девушка смотрела на его работу и на трупы с внешним спокойствием, но безумные остановившиеся глаза и неподвижное, будто каменное, лицо говорили, насколько она потрясена.

Затем вернулась к поверженному ею жрецу или колдуну, и выдернула свой клинок из его глаза. Обтерла его об одежду убитого.

- Тол-йа, - позвала она его вдруг. - Подойди, посмотри…

Анатолий присмотрелся.

В руке мертвец держал непонятное украшение - цепь тонкой работы из серебристого металла.

Смагин наклонился - и цепочка словно сама прыгнула ему в руку.

Первым желанием было стряхнуть непонятную фигню, которую он зачем-то взял вопреки инструкциям по магической безопасности, вбитым еще в ходе операции "Порог".

Но потом… Потом пришла непонятная уверенность, что её стоит оставить при себе, а дома показать знающим людям.

Он обмотал её вокруг запястья и лишь затем поднес к глазам.

На змейке из толстых грубых колец бледного золота - потемневший серебряный семиугольник с дыркой посередине. На пластинке - еле различимая вязь странных знаков.

Возле каждого - маленький черный камешек с неприятным отблеском.

Спрятал украшение в вещмешок.

Девчонка ойкнула, но спорить не стала. В здешнем патриархальном мире будь ты какой угодно храброй да воинственной, мужчине особо возражать не принято.

Ладно, с добычей потом, пора отсюда выбираться.

И словно по волшебству отступили куда-то усталость, боль и страх - ведь они живы и неведомое зло не коснулось их.

Двинулись прочь от каменной пирамидки, которая, как могла бы рассказать Кири, называется тут - Молельней Первых. Но ей было не до того.

Ничего не случилось в мире.

Не побагровела, налившись кровью, Луна, не дрогнули корни гор, не повяло мертвецким ветром из-за края мира. Просто замкнулось еще одно звено в цепи давнего, почти забытого всеми, кроме горстки посвященных, пророчества, в котором были "Люди не Отсюда", "Слуги Давнего, дети Старого", "Летучий Огонь" и еще многое другое. В том числе и одна строфа, что наверняка заинтересовала бы одного амбициозного кочевого владыку, как раз готовившегося стронуть свои конные армии в поход против мира:

Он погребен в нефритовом гробу,

В степи пустой,

Где грезит падалью шакал,

И навсегда забудут путь к нему,

Чтоб скверны смрад людской

Сон Мертвеца не осквернял…

Аргуэрлайл. Княжество Тхан-Такх. Город Сулкан.

В этот поздний ночной час дозорный на главной надвратной башне Сулкана нервно ежился. В эти безумные и страшные времена даже погода рехнулась, и конец лета вместе с дикой жарой отзывался ночными заморозками. А такого не помнят даже старики!

- Чего дрожишь? - справился у напарника пивовар Калин - второй из ополченцев, которым жребий определил сегодня самые темные часы караула.

Марбир, сын главы славного рода Авгис и внук старейшины, тридцать лет бессменно говорившего от имени шести родов племени кеев на курултаях Восточного предела, лишь промолчал, поудобнее пристроив самострел.