Алексей Барон: Третье пришествие

Но Москва, та еще Москва, умела быть примечательной в любую погоду, доложу я вам. Мимо проплывало много разного. Обсиженные рекламой улицы. Набыченная голова Маркса. А за несколькими поворотами — Василий Блаженный. Пеструщий, многоглавый, аки не в шутку опоенный диакон. Одно другое и цепляло, и дразнило, и дополняло. Даже кляксы ворон на золоченых крестах казались нужными. И простуженные негры у метро, и милосердные девочки, и будки совсем уж приблудных «хот-догов», все в общей картинке находило свое вроде бы даже исконное место. Как части единой, хотя и на редкость аляповатой мозаики. Тогда, 10 января Последнего Года, и не представлялось, что всего этого может не быть. Или может быть, но очень по-другому.

Говорят, что грядущее скрыто от нас из сострадания. А вот прошлое бывает скрыто только из невежества, что есть непростительная глупость. Потому что прилетевшее однажды может свалиться дважды.

В Кремль мы проникли через Боровицкие ворота. Проехали мимо солдат государева потешного полка без всякой волокиты с пропусками, что настораживало. Дальше, уже один, уже предъявляя документ, я миновал два поста внутренней охраны и поднялся на Н-ский этаж.

Там, в царстве Анны Иоанновны, застал некоего бравого офицера. Служивый вскочил, но честь отдавать не стал — в России руку к пустой голове (это ж вам не штаты бестолковые) не прикладывали. Стеснялись.

— Здравствуйте, здравствуйте, — доброжелательно сказал я, всматриваясь в бесхитростную физиономию.

Фамилия у физиономии тоже была какая-то бесхитростная… Сивухин. Капитан Сивухин, личный адъютант его превосходительства Туманяна. И поскольку адъютант находился в приемной, превосходительство должно было пребывать в кабинете. Возникал вопрос непраздный. Само приехало, али как?

— Ждет, — лаконично сообщила Анна Иоанновна, обмахиваясь средневековым веером, который подарил ей премьер страны Восходящего Солнца, весьма довольный ценами на сахалинскую нефть. В этом не было ничего удивительного, за нефть в России частенько получали сувениры.

А вот кабинет Тараса выглядел непривычно. Высокие окна, из которых обычно открывался вид на замоскворецкие небоскребы, оказались плотно зашторенными. При этом горела единственная настольная лампа с зеленым абажуром. Вроде бы та самая, под которой любил прищучить буржуазию сам Владимир Ильич Ленин. Да еще мерцал огромный, во всю стену экранище, который наверняка понравился бы главному большевику, очень ценившему искусство кино. Только вот на экране показывали совсем не революционные агитки. Там светилось нечто другое. Схема родной нашей системы светилась. Но не евро-азиатской, а Солнечной. Куда там вождю мирового пролетариата! Подобные масштабы ему не снились.

Сам Тарас сидел под Ильичевой лампой и сердито выговаривал в столетнего возраста трубку:

— Меня не волнует предлог, выбирайте сами. Меня волнуют сроки. Валяйте под мою ответственность. Вы это умеете.

Тут он глянул в мою сторону.

— Володька, чего оторопел? Садись, не коси глазом. Скоро все поймешь.

Я сел и стал дожидаться понимания.

— Чего? Штрафные санкции? Хо! Отплатим их же дензнаками. Ин год ви траст… Причем, каждый год. Или врежем форс-мажором по западным обжорам. А что? Дешево. И очень порадует коммунистический электорат. Да, вот еще. Займи ты испанскую делегацию. Ну покажи им озеро. Сколько раз? Эге. Тогда… э, помнишь тот балет с девками на кладбище?

— А э… кладбище актуально? — промямлил кто-то в столетней трубке.

— Кладбище всегда актуально. И Чижикову на них напусти. Чего? Второй раз за месяц? Не-ет, я такие вещи не забываю. Пусть она мужа за этот, за нос водит. А от меня передай, что орден пуантами накроется! Второй степени.

Я непочтительно зевнул. Тарас еще долго мог гнать картину, пущать полканов и тесать пролетария. Требовалось чем-то себя занять на период капустника.

В кабинете находился немолодой генерал с узким лицом, печальными глазами и глубокими залысинами. Это и был Ваграм Суренович Туманян, верховный католикос всея военно-космической мощи России. То есть товарищ весьма знающий.

Я подсел сбоку, шепотом поздоровался, попросил ввести в курс дела. Генерал кивнул в сторону экрана и с легким акцентом сказал:

— Это лучше показывать, Владимир Петрович. Подождете?

— Ладно, потерплю, — сказал я.

И от нечего делать принялся строить догадки о том, что же за связь открылась между экспортом нефти, критическими днями примадонны Большого и околосолнечными просторами. Пришел к выводу, что дело в просторах. Верилось с трудом, сильно разило Голливудом, но другие объяснения получались еще менее приличными. Когда Инну Чижикову жертвуют испанцам, а она у нас такое же национальное достояние, как и нефть, только пахнет лучше, тогда все дело пахнет подозрительно.