Михаил Белозеров - Эпоха Пятизонья

– Привет!.. – обрадовался Костя и расплылся в улыбке.

Ему хотелось так много сказать, да и вообще вспомнить их трагическую «ходку» в Чернобыльскую Зону, полную ужаса и страданий. После таких «ходок» люди на всю жизнь становятся братьями, если не просто хорошими знакомыми. Ред – это единственный человек, которому Костя безоговорочно доверял и которому действительно был рад.

Но Бараско, не слушая его, нервно спросил:

– «Анцитаур» с тобой?! – И, бросив тревожный взгляд на кухонную дверь, полез за пазуху.

Костя кивнул и уже открыл было рот, чтобы напомнить о том, что «анцитаур» внутри него и что Бараско был свидетелем этого чудесного процесса, как Бараско, не слушая его, страшно закричал:

– Сигай! – И что есть силы толкнул Костю в бок.

Костя сделал короткий шаг, всеми силами стараясь не угодить в черный зев люка, получил еще один толчок в спину, с ужасом понял, что сейчас сломает ребра о железный обод, и рухнул, споткнувшись о крышку, но почему-то ничего не сломал и даже не почувствовал удара, а провалился «сквозь», чему даже не успел удивиться. Мимо промелькнули бетонные стены колодца, арматурная лестница, дно с черной, холодной водой. А еще он увидел, как в люк вслед за ним вниз головой сиганул Бараско, заслонив на мгновение белесое московское небо, и услышал крики:

– Стой, сволочь! Стой!

«Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – гремели выстрелы и визжали пули.

* * *

– …Повезло, вам, батенька… – говорил врач, словно пришедший из чеховских рассказов, толстенький, маленький, с короткими пальчиками-сосисками и бородкой клинышком. – Очень повезло… еще бы каких-нибудь два миллиметра, и моменто морэ [1].

Что-то он этими пальчиками очень ловко делал. Что-то очень интересное и захватывающее, как будто ворожил. Косте так захотелось поглядеть, словно в детстве на что-то запретное, что он даже приподнялся и лицезрел целую секунду, а потом его едва не стошнило.

Толстенький, добродушный врач хладнокровно зашивал рану на плече Бараско. Кровью были залиты разорванная рубаха, свитер. Куртка валялась на полу. А еще клочки окровавленной ваты. Много ваты. Какие-то холодные медицинские инструменты с зажатыми в них тампонами – опять же окровавленные. Сгустки крови, как на бойне, и запах, ни с чем не сравнимый – сырой, тошнотворный, легко узнаваемый. Костю выворачивало от него еще в Зоне, еще когда он ходил в молодых сталкерах. Вот и сейчас желудок прыгнул к горлу, а во рту появился горький вкус желчи. Горло само собой издало какие-то сдавленные звуки.

– Во-во… еще один… – услышал он словно издалека добродушный голос врача. – Лерочка…

Оказалось, что ему ассистирует медсестра – естественно, в белом халатике, естественно, в белой шапочке и, естественно, с обалденно стройными ногами и вздернутым носиком.

К стройным ножкам и вздернутым носикам Костя был неравнодушен еще со школы. В этом заключалась его единственная слабость.

Ватка с нашатырем привела его в чувства. Медсестра даже похлопала его по щекам, а ее коленки, такое остренькие и соблазнительные, чуть ли не уткнулись Косте в нос. От неожиданности он закрыл глаза. Блаженный момент, который он попытался продлить как можно дольше.

– Василий Аркадиевич, ему плохо… – растерянно сообщила медсестра, призывая врача к решительным действиям.

– Бросьте его, Лерочка, бросьте… – сказал врач, даже не взглянув. – Мне ваша помощь нужнее.

– Да ему дурно!

– Ему дурно прежде всего от ваших ножек…

– Какой вы все-таки… Василий Аркадиевич!.. – вспыхнула медсестра и бросила Костю умирать в одиночестве.

– Какой, мое золотце?.. Какой?.. – наигранно вздохнул Василий Аркадиевич. – Таких, как я, теперь уже нет. Был бы я помоложе, я бы за вами приударил.

– Вот еще! – капризно отозвалась медсестра.

– Лучше дайте мне зажим с иглой. И кровь уберите. Приготовьте три кубика старого доброго ампициллина и физраствор. Хорошо бы ему кровь перелить. У вас какая группа, батенька?..

Костя заставил себя подняться и, держась за стенку обеими руками, отойти в угол, где на табуретке стоял эмалированный бак с надписью «Питьевая вода». Желудок все еще прыгал, как резиновый мячик, горло было перехвачено спазмом. Вода оказалась теплой, а край кружки пах каким-то знакомым лекарством, похожим на губную помаду.

– Василий Аркадиевич… – заступилась медсестра за Костю, – он и так плохой… – В ее голосе послышались жалобные нотки.

Стоит ли меня жалеть? – думал Костя, как о постороннем. Не стоит – во мне «анцитаур» сидит. К тому же я спортсмен, бегаю по утрам и это как ее… штангу толкаю… едва не женился… вот…