Андрей Николаев - Золотые врата

Какой-то звук, долетевший со стороны берега, насторожил Дана. Некоторое время он прислушивался, потом, явственно различив сквозь шум прибоя звуки авиационных моторов, скомандовал:

– Зенитный расчет, к бою. Воздушная тревога.

Наводчик плюхнулся в кресло, заряжающий воткнул обойму в патронник, отступил на шаг, приготовив новую.

На лодке Видмана тоже засуетились – тонкие стволы зенитки побежали по небу, поворачиваясь на звук приближающихся самолетов.

Гул моторов нарастал, донеслись звуки взрывов. «Неужели лагерь бомбят», – удивился Дан и тут самолеты вынырнули из-за скал. Они шли почти на бреющем, силуэты были незнакомые, но на крыльях он ясно разглядел звезды.

– Огонь!

Ударил автомат с лодки Видмана. Первое звено из трех самолетов уже пронеслось над лодкой, второе, с разворотом, вышло из зоны обстрела, но третье попало в самую гущу переплетения трасс, поднимавшихся с подлодок. Две трассы скрестились на замыкающей машине, самолет вздрогнул, словно наткнулся на стену, завалился на крыло и, к ужасу Дана, камнем рухнул на подлодку Видмана. Столб воды и пены, поднятый мощным взрывом, на мгновение закрыл лодку от глаз капитан-лейтенанта. Когда рассеялся дым и опала вода, на поверхности торчал нос субмарины. Поднимаясь все выше, он встал поплавком, окруженный рвущимся из пробитого корпуса воздухом. Дан почувствовал, как хрустнул в зубах янтарный мундштук. Выплюнув осколки, он наклонился над люком в центральный пост.

– Лево на борт, малый ход. Приготовить спасательную шлюпку.

Через несколько минут они были на месте взрыва. На воде расплывалось масляное пятно, плавали обломки дерева. Матрос подцепил багром белую фуражку и молча положил ее на палубу к ногам капитан-лейтенанта Дана.

«Круг Семи камней»

Немцы, обходя с флангов, уже дважды заставили Назарова менять позицию, отступая к сопкам. Командовал десантом высокий офицер в кепи. Старшина несколько раз пытался подстрелить его, но немец, словно предчувствуя выстрел, ловко прятался за камнями.

Войтюк ругался последними словами.

– Вот ведь змеюка склизкая!

Кривокрасов слева сдерживал автоматчиков короткими очередями. Данилов взобрался на вершину сопки и сидел, поджав ноги, чуть поводя перед собой ладонями. Тучи постепенно смыкались на полем боя, обещая скорый снегопад, а может дождь. Назаров посмотрел на часы. Прошло уже полчаса из тех шестидесяти минут, что просил обеспечить ему профессор. Столб света продолжал вращаться, теперь его уже должны были видеть и немцы. Почему-то они не стреляли в профессора и Боровскую, стоявших почти не скрываясь среди обломков скал у подножия сопки.

– Капитан, – крикнул Войтюк, – обходят, мать их так!

– Старшина, Михаил, бегом вниз, мы прикроем, – приподнявшись, Назаров дал очередь в сторону перебегающих автоматчиков

Первые снежинки закружились в воздухе, чуть слышно посвистывал ветер, набирая силу. Назаров взглянул в небо. Снег падал все гуще – Данилов сдержал обещание. Сам он не спеша спускался по склону, направляясь к профессору.

Войтюк и Кривокрасов уже достигли нагромождения скал чуть выше места, где стоял Барченко. Назаров увидел, что Михаил машет ему рукой: давай, мол, беги, пока они не стреляют.

– Иван, вперед! – скомандовал он.

Межевой покатился вниз по склону, Назаров подхватился с земли и устремился вслед за ним. Немцы, почему-то не стреляли. Упав рядом с Кривокрасовым, капитан посмотрел назад. Сквозь падающий снег было видно, как немцы занимают позицию в том месте, которое они только что оставили.

– Черт, запросто срезать могли, – сказал Назаров.

– Вот и я о том же, – подтвердил Михаил, – даже странно как-то. Подождем, что дальше?

– Подождем. Войтюк, не стрелять.

– А куда стрелять – все снегом запорошило, – отозвался старшина.

Ждать пришлось недолго. Усиленным мегафоном голос на ломанном русском языке раздался так неожиданно, что Назарову даже показалось, что это эхо то ли взрыва, то ли выстрела.

– Профессор Барченко, Александр Васильевич! Это Роберт Вассерман, предлагаю начать переговоры.

Назаров посмотрел на профессора, привалившегося к обломку скалы и не сводящего взгляда с «Золотых врат». Барченко оглянулся. На его лице явно читалась досада, граничащая со злостью. Повернувшись к немцам, он сложил руки рупором.

– Слушаю вас, герр Вассерман.

– Профессор, вы не хотите поделиться открытием? – снова зазвучал голос с металлическими нотками, – все же, это я переводил для вас тибетские свитки.