Ник Ким - Примархи

Первый откинулся назад.

— Тогда я обеспечу его.

— Это не будет иметь никакого значения.

— Я должен преуспеть.

— И, тем не менее, у тебя не выйдет.

— Но я должен попытаться.

Биона Хенрикоса из Десятой роты Железных Рук не воодушевило жалкое состояние дивизий Армии. Люди были похожи на призраков, пропахших потом и покрытых соляной коркой. Они были изранены и истекали кровью, и были медленными. Беспредельно медленными.

Даже клавы скитариев Механикума и батальоны сервиторов пострадали, главным образом из-за слабости их элементов из плоти. Несколько сотен кибернетических существ были оставлены ржаветь на пути следования армии; выбывших из числа сааванских масонитов тоже бросили там, где они пали в разорванной армейской униформе и они были похоронены только по прихоти случайных песчаных бурь.

Временный лагерь был поспешно разбит несколькими оставшимися бригадами трудоспособных рабочих сервов. Лазареты занялись тепловыми ударами и хроническим обезвоживанием.

Хенрикос подсчитал больных и раненых солдат, лежащих на сеточных и парусиновых койках в палатках — их были сотни. За исключением редких жалобных стонов, они уныло молчали. Он не задержался, не обращая внимания на группы доганских истязателей, опирающихся на пики под тентами, свисающими с бортов «Химер»; на отчаянные попытки механиков-водителей охладить двигатели машин; на тихие проклятья людей, счищающих со своего оружия комья утрамбованного песка. Один седой полковник, жующий пластинку табака, коснулся фуражки, приветствуя космодесантника. Он выглядел измученным, как и его люди. Но когда Железнорукий прошел сквозь толпу покрытых волдырями, обгоревших солдат, которые едва могли говорить пересохшими губами и раздувшимися языками, он почувствовал толику сострадания.

Это место было не для людей. Это был ад, а следовательно, место для таких выкованных среди звезд воинов, как он. В отличие от большинства своих братьев, Хенрикос не обладал полным комплектом бионических усовершенствований. Его руку удалили и заменили механическим подобием, согласно ритуалу Легиона, но остальная часть Седьмого сержанта была органической. Он подозревал, что частица сочувствия, которое он испытывал, пришла от этого пристрастия к биологии.

Хенрикос задумался, что если его более кибернетические братья положили на алтарь механической силы и стойкости больше, чем просто слабость плоти. Не отказались ли они также и от части своей человечности?

Хенрикос отбросил мысль, но она все же осталась в его подсознании.

Палатки лазарета уступили место меньшим шатрам, которые предоставили тень целым батальонам, но мало спасали от такой ужасной жары. Фляги быстро передавались по кругу, но даже целая цистерна не смогла бы утолить жажду одного солдата, не говоря уже о целых дивизиях. Блюстители дисциплины стояли прямо и непоколебимо, как пример своих обязанностей, но даже эти обычно стойкие офицеры слабели. Хенрикос увидел, как один упал на колени, после чего снова поднялся.

Старый полковник пел, но немногие, кроме ветеранов подхватили грубую песенку.

В общем и целом это было печальное зрелище, а ведь они — только авангард; еще больше солдат из состава главных сил все еще тащились по пустыне.

В конце выровненной песчаной площадки, которую быстро засыпали наносы, показалась командная палатка. Когда Железнорукий подошел к ней, у входа стояли на страже двое изнуренных масонитских преторов.

Хенрикос не потребовал пропустить его и даже не удостоил взгляда солдат, проигнорировав их. Он вошел в палатку и в нос ударил спертый воздух. В углу парусиновой палатки стоял вентилятор, установленный на самый холодный уровень. Работающая на пределе квадратная машина вибрировала и выла.

Пятнадцать человек в офицерской форме, выглядевшие не лучшим образом, вытянулись перед вошедшим сержантом.

Один из них — генерал, судя по богатству униформы и сидящему на его плече ручному ястребу с цилиндром для сообщений, шагнул вперед. Он держал инфопланшет и открыл рот, чтобы заговорить, но Хенрикос заставил его замолчать поднятой рукой. Он умышленно использовал кибернетическую.

— Снимайтесь с лагеря, — сказал он прямо. При такой эмоциональности Железнорукий мог говорить бинарным кодом. — Все.

Заговорил второй офицер с испуганным лицом. Его кираса была снята, а мундир расстегнут. Он явно предпочел бы остаться.

— Но, милорд, у нас только…

Хенрикос счел те три секунды, что он позволил говорить офицеру, как уступку, которую он не повторит.