Андрей Круз - Ветер над островами — 2

— Вполне. Какие калибры?

— С восьми миллиметров начнет, для "павловок". Есть запас?

— Вот это есть, этого много, — обрадовался торговец, направляясь в кладовку.

Дорога к усадьбе Аглаи была не близкой, шагом Зорька почти за два часа до нее дошла. На остров постепенно опускались долгие сумерки, к которым я до сих пор привыкнуть не могу. Все тебе подсказывает, что в жарких краях, где растут апельсины, а ночью страшно зайти в воду из-за подходящих к берегу акул, долгих сумерек не бывает, широты не те, но потом вспоминаешь, что широты как раз те самые, и сейчас ты находишься примерно там, где раньше была Рязань. Примерно, может и ошибаюсь, но не сильно.

Дорога вилась среди гор и скал, поднимаясь на плато, и вид с нее на море открывался великолепный, так вроде и привык уже, но как всмотришься, так подчас самому себе не веришь: реальность это, или сон какой? Время от времени попадались телеги и тележки, запряженные лошадьми, мулами или просто ослами. Люди, работавшие в виноградниках, которыми тут усеяны все склоны, возвращались домой, к заслуженному отдыху. Разок навстречу попался патруль объездчиков, приглядывавших за берегом. Вроде и тихие тут места, остров в самой середине "христианской территории", но всякое может случиться, так что служба несется бдительно. Объездчики, к слову, знакомые оказались, вместе в новофакторском походе были, так что поздоровались, поговорили пару минут о мелочах всяких, потом распрощались.

Затем виноградники закончились, а на склонах появилось немало коров местной рыжей породы — пошли пастбища. Раньше я бы и не подумал никогда, что корова может по таким склонам гулять, прямо не буренка, а козел какой горный — но гуляют, вон пример передо мной. И мясом весь остров снабжают тутошние "ранчеры", и молоком.

Дорога вела мимо ферм, огороженных сложенными из все того же неизменного слоистого камня заборами. С высоты седла можно было разглядеть, что люди сидели на верандах, пахло топящимися плитами и едой, где-то кричали, играя, дети, где-то брехали собаки, в общем — простая и понятная жизнь вокруг.

Усадьба Аглаи, большая, старая, возрастом к двум сотням лет, расположилась на самом краю плато, с видом на море и дальние острова. Высокий забор, крепкие ворота, которые мне открыл Тимофей — немолодой "негр" со следами выведенной татуировки на лице. Вывезенный еще ребенком с острова где-то далеко на юге, попал сразу на Большой Скат, где отрекся, так сказать, от гибельных заблуждений и принял крещение, став свободным человеком. Работал он у Аглаи конюхом, она не только ветеринаром была, но еще и конезаводчиком, ну и жил в усадьбе в отличие от своего коллеги из "урожденных христиан", Степана, который на ночь уезжал к себе домой, на хуторок в паре километров от берега.

Тимофей же заодно присвоил себе обязанности сторожа, хотя никакой реальной необходимости в этом не было, на Большом Скате даже двери редко запирали. Но ему, похоже, нравилась такая роль, вроде как важности ему прибавляла, поэтому вечером он ходил по двору еще и с обрезанной двустволкой, свисавшей с плеча, заодно распоряжаясь собаками — двумя здоровенными, грозными с виду, но на самом деле ленивыми и добродушными кобелями.

Я в усадьбе был уже за своего, воспринимали меня как жениха, так что Тимофей поприветствовал меня почтительно, помог слезть мне, хромому, ну и сразу лошадь принял, повел ее в конюшню.

Аглая сидела на террасе, босая, в широких льняных брюках и просторной рубашке с закатанными рукавами, с книгой в руке. На столике рядом стоял кувшин с холодной водой, на тарелке лежал разрезанный на четвертинки лимон.

— Добрался, наконец, — заулыбалась она, откладывая книгу и поднимаясь.

Голова ее едва достигала моего подбородка, так что пришлось пригнуться, чтобы поцеловать ее в губы.

— А где…? — я не закончил вопрос, но Аглая поняла меня правильно.

— Спит, перенервничала она, к вечеру носом клевать начала. Посидели, поболтали, и как-то дошло до нее, что детство теперь совсем закончилось, уже официально. Завтра с Евгеном разберемся насчет раздела обязанностей — и все, она теперь каждый день на работе будет. А ей всего пятнадцать. Даже думаю, правильно ли мы поступили?

— Ты насчет того, что мы за ее совершеннолетие выступили? — отставив трость к стене, я аккуратно опустился в плетеное кресло, с наслаждением вытянув больную ногу.

— Конечно, — кивнула она. — Зря расселся, к слову, пошли, я тебе повязку сменю.