Дмитрий Силлов - Закон проклятого

– На кого ты поднял руку, человек? Нет, ты не человек, ты собака, посмевшая тявкать у моих ног! За это ты сдохнешь, и для этого мне не понадобится меч твоего хилого бога.

«Человек… Да, я человек, – промелькнула мысль в угасающем сознании Ивана. – И хотя Пучеглазый говорил, что это помешает в бою…»

– На, получи от человека! – прохрипел он. Собрав последние силы, Иван поднял руку и вонзил пальцы в бледную личину монстра, вырвав из неё пылающее огнём глазное яблоко…

Макаренко пришел в себя от дикого вопля. Он с трудом открыл глаза.

Одноглазое чудовище, зажимая ладонью кровоточащую рану на лице, ползло к лежащему на полу мечу. Железные когти свободной руки с противным скрежетом скребли по полу. Они вонзались в паркет, костлявая рука подтягивала тело вперёд, и вновь втыкались в дерево когти, пробивая в нём глубокие, неровные дыры.

До меча оставались считаные сантиметры. Чудовище осклабилось окровавленной харей, протянуло руку и…

Макаренко приподнялся, усилием воли прогнал туман перед глазами, рванулся вперёд и железным штырём, выдернутым из-под кителя, пригвоздил к полу ладонь одноглазого жреца.

Чудовище в бессильной злобе заскрежетало зубами. Макаренко усмехнулся:

– Что, паскуда, не нравится?

…Чёрный зрачок в единственном глазу монстра то сужался до почти невидимой точки, то расширялся, привораживая своей бездонной чернотой, затягивая в какие-то страшные, неведомые, бесконечно далёкие пространства. Заворожённый этим взглядом Андрей вновь почувствовал, как его собственное «Я» становится маленьким и незначительным, поглощаемое силой адского взгляда. Рука сама потянулась к штырю, намереваясь выдернуть его из пробитой ладони и освободить повелителя…

Вдруг чудовище взвизгнуло и страшно дёрнулось. Рука, пригвождённая штырём к полу, рванулась. Противно затрещала плоть, раздираемая железом. Располосованная надвое ладонь взметнулась вверх… и в ту же секунду пламя охватило тело Эндрю Мартина.

Макаренко отшатнулся назад, прикрывая лицо от нестерпимого жара.

Труп горел недолго. Буквально через несколько секунд унялся адский огонь, пожрав грешное тело жреца тёмного бога зла и превратив его в смердящую массу.

Андрей отнял руку от лица.

Над дымящимся трупом неподвижно стоял сержант Томпсон, сжимая в ладонях витую рукоять меча. С заметно удлинившегося клинка на пол стекала чёрная кровь бывшего гитариста.

Из-под ладоней сержанта шёл белёсый дым. Меч медленно пожирал мясо простого смертного, осмелившегося коснуться божественного оружия. Но Томпсон, видимо, не чувствовал боли. Он, не отрываясь, смотрел на обугленный труп убийцы его семьи и лишь крепче сжимал в руках черную рукоятку.

Андрей подскочил к напарнику и ударил его по руке. Меч, звеня, отлетел в сторону. Томпсон растерянно взглянул на свои обугленные ладони, потом медленно перёвел взгляд на Макаренко:

– I killed him… Я убил его… Я всё же нашёл его и убил, – прошептал полицейский.

Где-то этажом ниже уже слышались громкие голоса и топот ног бегущих омоновцев.

– Бежим отсюда, – Андрей дёрнул полицейского за рукав. – А то сейчас навалятся кучей и не будут разбираться, кто тут кого убил. Там вторая лестница должна быть.

Он почти что на себе поволок к двери ещё не пришедшего в себя от шока полицейского. У самого выхода он задержался на секунду, нагнулся, поднял что-то с пола и снова ринулся в коридор, таща за собой Джека Томпсона и спеша поскорее унести ноги подальше от этого страшного места.

Рейс Москва – Нью-Йорк отправлялся через сорок минут. Сержант Джек Томпсон стоял на балконе аэропорта «Шереметьево», положив на перила забинтованные руки, и глядел вниз на толпу людей с чемоданами, сумками и рюкзаками. Гости столицы, напуганные последними московскими событиями, решили поскорее вернуться домой.

– Н-да… Сдается мне, неспроста вчера народ на улицы вышел, – покачал головой Макаренко. – Похоже, кому-то за бугром это было сильно нужно. Ну убейте меня на месте, не поверю я, что наши студенты за просто так оторвутся от своих компьютеров и курсовых и пойдут митинговать. А вот ежели за это хорошо заплатить, то почему бы и нет?

Томпсон улыбнулся уголками губ:

– Это есть большой политика, и мы никогда не узнать, как оно там на самом деле. В Штатах сейчас тоже не все есть хорошо. Знаешь, я иногда думать, что если человеческий ненависть переполнить чашу, то в небо взлетят ракеты и это будет последняя война для всех. Может быть, мы с тобой немного уменьшили ненависть, убив чудовище. И прежде всего, уменьшили ее в нас самих.