Дмитрий Казаков - Сын зари

— Шагай! — рявкнул первый конвоир.

— Ладно тебе, — примирительно сказал второй. — Что, лучше будет, если он перед майором обоссытся?

Злобный вояка не нашел, чего возразить, и они сделали остановку, немного не дойдя до угла здания. На крыльце столкнулись с выходившей на улицу группой женщин, среди которых мелькнуло лицо Лены, красное и заплаканное.

Увидев Кирилла, она вытаращила глаза. Он подмигнул ей.

Судя по тому, что «гостя» не повели на лестницу, крышу над обиталищем Дериева так и не починили, или оно само слишком пострадало от огня. Новый кабинет оказался меньше, на стене обнаружилась карта Нижнего Новгорода, а на стульях у стенки — толстый батюшка, мрачный Василич и тот же мужчина средних лет, что был с ними утром.

Майор сидел в кресле, глаза его злобно блестели.

— Привели, вот так-то, — сказал он. — Ну что, давай, рассказывай.

Кирилл поглядел на него и, сделав глубокий вздох, встал прямо, гордо вскинул голову. Главное сейчас — загнать поглубже страх физической боли, воспоминания о побоях и мысли о том, что его будут бить снова. Вспомнить о чем-то хорошем, о дочери, например…

— Чего молчишь? — губы Дериева нервно искривились.

— Может, чего поконкретнее спросить? — предложил мужик средних лет.

Он выглядел скучающим, недовольно хмурился, как человек, оторванный от дела ради пустяков.

— Попробуем так. — Майор наклонился вперед и впился взглядом в Кирилла. — Ты и вправду считаешь себя пророком?

Кирилл не ответил, демонстративно отвернулся и уставился в окно. Там шумели на ветру молодые деревья, торчали из зарослей ржавые трубы флагштоков, дальше за расчищенной площадкой виднелась улица Бекетова, что ведет к Дворцу Спорта.

Новую реплику Дериева он не осмыслил, только уловил ее. И получил жестокий удар в поддых. Захрипел, согнулся, хватая воздух ртом и пытаясь распрямиться, но пока безуспешно.

По шее Кириллу досталось, судя по всему, ребром ладони. Он упал на колени.

— Когда я спрашиваю, нужно отвечать, — голос майора прозвучал почти ласково.

— Он так и будет корчить из себя партизана в руках фашистов, — сказал Василич. — Фанатик. Расстрелять его надо.

— Позвольте мне, — произнес батюшка. — Только без насилия, во имя Господа.

Кирилл все же сумел вдохнуть, а когда поднял голову, то обнаружил, что священник стоит рядом.

— Меня зовут отец Павел, сын мой, — сообщил он. — Воистину, пророк ли ты?

— Ты сам это сказал, — с трудом ворочая губами, выдавил бывший журналист.

Служитель нахмурился, в глазах его мелькнуло нечто похожее на страх, но когда заговорил вновь, то красивый баритон его прозвучал спокойно и уверенно:

— Веруешь ли ты в Господа нашего Иисуса Христа?

— Анафема тому, кто не верует в Господа нашего Иисуса Христа, — ответил Кирилл, ничуть не погрешив против истины.

Все гностики почитали того, чей крестный путь описан в евангелиях, вот только по-иному, чем ортодоксальная церковь. В одном из сочинений против манихеев, «Истории Петра Сицилийского», приводились ответы еретика на вопросы христианского священника, и они очень подходили к ситуации.

— Почитаешь ли ты себя принадлежащим к православной вере? — спросил отец Павел.

— Анафема тому, кто отрекся от православной веры. — Кирилл поднапрягся и поднялся с коленей.

Болело, как казалось, везде, от макушки до пят, но это не имело значения.

Эти твари могут лупить его сколько угодно, забить до смерти, но им его не сломать.

— Хитер и увертлив, — сказал Дериев.

— Я вижу, — кивнул священник. — Наверняка ты понимаешь под верой что-то свое… Чему учил ты людей?

— Я беседовал со всеми в открытую. — Кирилл улыбнулся. — Иди, и спроси их. Почему спрашиваешь меня?

Отец Павел отшатнулся и перекрестился.

— Воистину, дьявол, отец твой, нашептывает тебе ответы! — воскликнул он.

— Ты в этом уверен? — спросил Кирилл.

— Давай расстреляем его, хватит болтать, — снова вмешался практичный Василич.

— Нет, просто убить этого типа нельзя, — покачал головой майор. — Пойдут слухи, что он бежал, число тех, кто в него верит, будет расти. Надо сделать так, чтобы он прилюдно отрекся, и все это увидели. Чтобы покаялся и просил прощения. А потом решим, что с ним сделать — убить, или спрятать в застенок года на три, чтобы его забыли. Вот так-то.

Кирилл находился в полной их власти, они могли сделать с ним что угодно, но что странно, он не чувствовал себя беспомощным, да и не боялся особенно — страх достиг той величины, когда его перестаешь замечать, свыкаешься, как с хронической болезнью, и только иногда морщишься, вспомнив про нее.