Дмитрий Казаков - Сын зари

Ужинали, как обычно, вместе, в большой комнате, где устанавливали столы на козлах, и Серега сидел рядом с Кириллом.

— Слушай, так чего, это, как бы с «Омовением Светом»? — спросил бывший десантник, покончив с едой. — Насколько часто его и вправду делать? Каждый час?

— Если я отвечу «да», то это станет для вас обязательным, — покачал головой Кирилл, — но окажется вам не по силам. Вы будете пропускать, раздражаться и впадать в грех уныния. Если скажу «нет», то вы потребуете другого числа — пять раз в день, три раза… Поэтому не спрашивайте меня о том, о чем я должен безмолвствовать, ведь было до этого много людей, что задавали слишком много вопросов посланникам Отца и пошли на верную смерть из-за того, что разонравилось им их учение.

Григория, судя по мрачной физиономии, Кирилл не убедил, но на остальных слова произвели впечатление.

— А что, были другие? — спросил Тимоха.

— Конечно. Я никогда не утверждал, что первый и единственный. — Кирилл представил, как смотрелся бы рядом с настоящим пророком, уверенным в своей правоте, и едва удержался от улыбки. — Были и другие, и тот, кто сказал «видевший меня видел Отца», среди них первый и наилучший.

Вновь заскрипели мозги в головах — люди, считавшие себя христианами, но ходившие в церковь разве что на венчание и крестины, принялись вспоминать, откуда цитата.

А ведь это каноническое «Евангелие от Иоанна», а не замшелый апокриф.

В этот раз после ужина к Кириллу заглянул Антон Семенович, которому повезло заснуть и проснуться, спустя годы, вместе с семейством — женой, сыном и дочерью лет десяти. Именно его отпрыска, названного в честь отца, Сын зари «исцелил» прикосновением, будучи при этом без сознания.

Папаша, то и дело кланяясь, принялся лопотать насчет того, что «посланник» должен принять его покаяние.

Пришлось спровадить его примерно теми же словами, что и Дину.

Следующие два дня походили друг на друга, точно доски из одного забора. Утренняя молитва, вечерняя, обе «во имя Отца, Единственного и Несотворенного», «Омовение Светом», о котором Кирилл, честно говоря, сам вспоминал лишь тогда, когда видел, как его делают другие.

И вечерняя проповедь, которую он предпочитал называть «беседой»…

Кирилл рассказывал о том, как из осознавшего себя Отца возникли Дух и Материя, как Демиург позавидовал сотворившему его и попытался по примеру Первого Света отразиться, и у него вышло множество «копий» разной силы и разумности, и они стали его помощниками и слугами, архонтами и властями, ангелами и богами, лишенными истинной души, хотя и могучими.

Похищенные частицы Духа стали душами людскими, и чтобы они не вернулись, их заключили в материю, в тела, а дабы было им где пребывать, Демиург сотворил мир — громадную темницу, обиталище зла, вырваться из которого души сами не могут, поскольку переходят из тела в тело.

И свет их многие века омрачался, делался все более тусклым, князь же мира сего держал людей в рабстве и вместе со своими «детьми» измышлял новые и новые ловушки. И зов к свободе, живущий в разлученных с Отцом частицах Первого Света, становился все более слабым.

Именно Демиург стал жестоким и завистливым Богом Ветхого Завета.

Слушали Кирилла все так же внимательно, даже отмытый и побрившийся Григорий сидел открыв рот. Особым усердием отличался лысый Стас: молился так, что едва не расшибал себе лоб, и по вечерам, пока хватало света, усердно переписывал то, что зафиксировали Серега и Тимоха. Делал копию для себя.

Серега по-прежнему оставался на положении первого ученика, ревниво охранял этот статус и оберегал посланника, точно заботливая нянька — огромная, сильная, как медведь, и вооруженная автоматом. Иногда его забота становилась чрезмерной, но ее приходилось терпеть: бывший десантник был тем человеком, от которого зависело слишком много.

Странных снов и «воспоминаний» о будущем больше не случалось, и Кирилла это откровенно радовало.

Он работал наравне с остальными, хотя по-прежнему берегся, и рана понемногу зарастала. Клавдия Петровна, делавшая перевязки, улыбалась все более спокойно.

Они изо всех сил запасали продукты — собирали грибы, лазили по одичавшим садам и брошенным квартирам, ходили на охоту, но та становилась все более сложной: звери, напуганные возвращением сгинувшего было царя природы, уходили из города. Счастье еще, что в Нижнем пока оставалось большое количество птиц.

Они рубили дрова и складывали под навесом в поленницу.