Александр Авраменко - Падальщик

…Что такое Бездна? Ничто. А что такое Ничто? Бездна. Есть ли выход из ниоткуда? И дорога из никуда? Жизнь или смерть? Разница? В чём различие между двумя сущностями одного и того же? И время летит сквозь живое и неживое, одинаковое для обоих состояний вещества…

…Прошло лето. Пролетела осень. Наступила зима. Вождю выделили долю. И двое суток воины забивали кладовые подземелья бочками, ящиками, бидонами и мешками. Таскали туши животных и диких зверей, с одобрением глядя на то, как всё устроил здесь Михаил, и с укоризной на не сумевшую оживить его Олесю. Пришла в гости Ирина, её дочь. Причём сама. Без сопровождения взрослых, и её мама со страхом заметила, что её родная кровинка сильно изменилась. Настолько сильно, что уже и непонятно, можно ли считать её родной дочерью. А ещё Олеся поняла, что теперь и её дочурка может очень многое из того, на что способен был лишь когда-то Михаил… Дочь с осуждением смотрела на мать. Целыми днями просиживала в комнате островитянина, не обращая ни малейшего внимания на холод. С матерью было некое отчуждение. И как та ни пыталась, общего языка со своей уже восьмилетней дочерью она найти не смогла. То, что было интересно для взрослой, её ребёнку казалось лепетом младенца. А что интересовало девочку, было абсолютно непонятно матери. Их пути расходились. Навсегда, как подозревала Олеся, плача от безысходности в подушку… А утром поднималась как ни в чём не бывало. Массировала под глазами кожу, чтобы дочь не могла заметить слёз матери. Споласкивала лицо ледяной водой. Готовила еду. Кормила Ирину и собак и ела сама. Потом — обтереть Михаила. Сменить ему бельё на кровати. Прибраться. Постирать. Вывезти безвольное тело на воздух. Снова вернуться. И опять по новой… А дни летят один за другим, и близится Новый год…

…Ёлка, украшенная игрушками. Щедро накрытый стол. Негромкая музыка, льющаяся из динамиков богато украшенного хромом музыкального центра. Три фигуры за столом: одна — неподвижная, безмолвно застывшая в кресле. Вторая — стройной шатенки в длинном вечернем платье прежних времён. Третья — небольшой угловатой девочки-подростка в брючном костюмчике, излюбленной одежде Ирины. И — две собаки в углу, возле больших мисок, наполненных мясом. Колли с сединой в густой рыжей шерсти. Немецкая овчарка почти чёрного окраса. Оба пса тоже грустны. И за столом тишина, не нарушаемая никем, кроме магнитофона…

— Мама?

— Что, милая?

Ирина нахмурилась, глядя на Михаила, потом перевела взгляд на мать:

— Ты долго будешь издеваться над ним?

— Что?!

И — сорвалась, едва не забилась в истерике, буквально выкрикивая слова, рвущиеся из глубины сердца, выплёскивая наболевшее наружу:

— И ты тоже?! Все чего-то ждут от меня! Говорят, что лишь я способна его вернуть! И я готова! На всё! Разве стала бы чужая ему столько мучиться?! Или ты считаешь, что лишь по собственной прихоти я держу Мишу в таком состоянии? Да если бы я могла! Если бы только знала, как его сделать нормальным человеком!..

…Первый всплеск эмоций прошёл, и молодая женщина ощутила внезапный упадок сил, рухнула на стул, рядом с неподвижным телом, разрыдалась, ощутив ледяной холод кожи, которой случайно коснулась…

…Тьма… Свет… Холод… Тепло… Странные понятия… Что это за ощущение?.. Нечто неприятное… Жжение… Осязательный фактор человеческого тела… Человеческого… Симметрия… Двоичная система размножения… Нормальная температура тела — девять гроссов. Пульс — 22 гросса. Рост… При чём тут гроссы?! Это не их единица измерения… Хруст корки, заковывающей память… Слуховая галлюцинация… Что это за шум? Безмолвный крик? Оксюморон. Какое странное слово… Непонятно… И так раздражающее осязание…

…— Тебе ещё не надоело?

— Что ты хочешь, Мать Богов?

Грохот множества голосов, сливающийся в один звук…

— Отпусти человека.

Ленивая, сытая усмешка в ответ:

— Не хочу. Мне нравится это тело. Я дал ему силу.

— И что? Приносить боль и мучения всегда было твоей слабостью, Сын. Откуда у тебя эти желания Нагов?

— Оскорбляешь, мать…

— Говорю правду. Истинный арий не способен причинить зло. А что делаешь ты? Создав героя, убиваешь его.

— Истинный герой обязан быть мёртвым. Потому что живые герои ведут себя как обычные разумные, Мать Богов. Они питаются, любят и ненавидят, испражняются и пачкаются. А герой по определению не может быть равным среди равных…

И горькая гримаса боли на лице невыносимо прекрасной женщины:

— Когда ты стал таким, Сын?..