Андрей Столяров - Детский мир (сборник)

Номер соединился сразу, и, не называя себя, без какого–либо особого предисловия он продиктовал некий адрес и добавил после секундного колебания — переходя с шепота на обычный голос:

— Вряд ли там что–нибудь очень серьезное. Но ты все–таки не задерживайся, и оружие захвати. Но без шума: действуй по обстановке…

После чего лязгнул трубкой и, заторопившись по мостовой, чуть ли не на ходу вскочил в опустевший на остановке передний вагон трамвая.

Плохо, подумал он снова, устраиваясь на одиночном сиденье. Плохо. И, кажется, будет гораздо хуже. Цыпа сейчас заметался — это вполне объяснимо, но вот почему лично Мэр пытается сюда влезть? Что ему мало забот в Городском совете? И откуда, действительно, взялся этот утопленник–короед? Короеды обычно выполняют работу разведчиков. Неужели жуки в самом деле решили разорвать Конкордат? И теперь нас в ближайшее время ожидает очередное нашествие? Ерунда, по–моему, я паникую. Но во всяком случае, это надо немедленно выяснить. Выяснить, разобраться, принять необходимые меры. Потому что короеды — это финал. Мне совсем не улыбается жить с короедами…

Перед выходом он оглянулся. На мгновение ему показалось, что он знает крупную рыжеволосую женщину, дремлющую, обняв сумку, на заднем сиденье — перетянутую платком, с яркими крутыми бровями. Может быть, это была какая–то секретарша из мэрии, а, быть может, окончательно рехнувшийся Цыпа не послушал совета и все–таки приставил к нему наблюдение. Правда в таком варианте женщина не была бы ему знакомой. Тем не менее, он немного помедлил. Но поскольку рыжеволосая женщина явно не собиралась выходить вслед за ним, то он все же сбежал по вагонным ступенькам, а затем, проверившись еще раз, убедившись, что трамвай бесповоротно увез ее в сияющую дымку проспекта, торопливо нырнул в неприветливый узкий двор, на утоптанной тверди которого не пробивалась ни одна травинка, и, поднявшись по черной лестнице, плотным сумраком средь заколоченных окон оправдывающей такое название, на площадке последнего этажа, повозившись с ключами, которые почему–то не совпадали, потянув, наконец, оказавшуюся незапертой дверь, проскользнул в нежилую, с ободранными обоями глотку квартиры.

Отвратительный густой запах ударил ему в ноздри.

Барма, предупреждая, покашлял.

И немедленно в спину ему уперлось что–то колющее, и ломающийся, совсем девчоночий голосок пропищал:

— Зачем пришел, Барма?..

Крепкая когтистая лапка скользнула за пазуху и вытащила пистолет.

Это, наверное, был мерзавец Лямблия.

А из комнаты, которая породила очередную волну тягучего запаха, точно броневик, неожиданно поставленный дыбом, обдирая боками косяк, выбрался грузный Пфукель и почти до подбородка поднял длинную шпагу, вспыхнувшую на эфесе алмазными быстрыми переливами.

— Мы не ждали вас, ваше высокопревосходительство, — сухо сказал он. — Извините, но мне хотелось бы знать причины вашего появления.

Шпага коснулась ямочки между ключицами.

Металл был холодный.

— Уберите оружие, — в свою очередь сказал Барма. — Ваш связной убит на территории Порта. Это — полный провал. Через полчаса начнется облава по всему городу.

Он двумя пальцами взял шпагу за наконечник и отодвинул ее от своего горла.

Лямблия за спиной коротко и быстро вздохнул.

— Ладно, — сказал Пфукель, замявшись на долю мгновения. — Ладно. Пройдемьте в комнату.

Черные фасеточные глаза его дико блеснули.

Стараясь дышать, как можно реже, Барма прошествовал в помещение, где вместо мебели у ободранных стен были брошены три разорванных тюфяка, и, смахнув с подоконника ватные залежи пыли, осторожно уселся, облокотившись спиной о захрустевшую раму.

Лямблия между тем, не убирая кинжала с отточенным лезвием, привалился у входа, к заклиненной половинке дверей, а, наверное, астматический, посвистывающий трахеями Пфукель, неуклюже засунув шпагу в ременную петельку у бедра, щелкнул шейными сочленениями и поскреб грудной панцирь, поросший хитиновыми шипами.

— Ладно, — опять, поколебавшись мгновение, сказал он. Связной — это мелочи. Связной меня в настоящий момент не интересует. У меня, ваше высокопревосходительство, есть для вас гораздо более серьезное предложение…

Он покашлял.

— Но связной ставил «метки», — быстро заметил Барма. Так мы, господа мои, с вами не договаривались. «Метка», господа мои, это — нарушение Конкордата.

Пфукель кивнул — всем туловищем, подтверждая.