Константин Калбазов: Феникс

— Что тут стряслось? — присаживаясь на колено и пытаясь нащупать живчик на шее, угрюмо бросил Виктор.

Опешившие бабы тут же позабыли голосить. Исподлобья глядя на страшилище, пристроившееся рядом, одна из них ответила:

— На стене она помогала, оступилась — и вниз головой.

— Головой приложилась?

— Ага.

Не нащупав пульса, Виктор взял покойницу за подбородок, и голова как-то подозрительно легко качнулась в сторону. Похоже, шею сломала. Он взял руку и попробовал нащупать пульс на запястье. Тоже ноль. Положил руку на грудь. Вроде тоже ничего. А хотя… Что-то так слабенько трепещет… Нет, не там, где он пытался почувствовать сердцебиение, но он явно что-то почувствовал. Показалось? Нет, вот опять. Сам не зная отчего, еще не осознав своих действий, он положил ладонь на вздымающийся живот мертвой женщины. Вот оно. Когда Голуба ходила тяжелой, он не раз и не два прикладывался к ее животу, чтобы почувствовать толчки беспокойной Нежданы. Ни с чем иным он не мог это спутать.

Времени на раздумья нет. Впрочем, вполне возможно, что и есть, откуда ему-то знать? Он чай не лекарь и не повитуха. Единственное, в чем Виктор твердо уверен, эта женщина мертва.

— Вот что. Пошли отсюда все, — приказал он зевакам.

Но толпа и не думала расступаться. Тогда Волков поднялся на ноги и, обведя всех тяжелым взглядом, рыкнул:

— Кому сказал пошли прочь!

А вот этого оказалось достаточным. Связываться с этим сумасшедшим, слившим целые реки крови, никто не пожелал. Буквально несколько секунд — и рядом не осталось никого. Нет, толпа его не остановила бы, но то, что он собирался сделать, со стороны могло показаться настолько диким, что, вполне возможно, какая-нибудь баба попыталась бы ему помешать. А тогда могло случиться все, что угодно. Опустившись опять над трупом, Волков выхватил боевой нож и разом вспорол платье и нижнюю рубаху. После этого, мысленно перекрестившись, рассек плоть…

— Ты, сынок, на молодку не серчай. — При этих словах молодой боярич даже скривился. Еще бы, такое вольное обращение. Но бабка Любава словно и не видела ничего. — Если бы еще денек протянула, то потеряли бы вы мальца. Как есть потеряли бы.

— Так теперь все в порядке? — крепко прижав к себе младенца, с надеждой спросила Смеяна.

— Будет в порядке, — убежденно поправила ее старуха. — Поживешь в крепости, полечим твоего Ратиборушку. Выправится, никуда не денется, будет еще вас радовать и докучать своими шалостями.

— Думаешь ли, о чем говоришь, старая! — вскинулся Боян.

Вот ведь какой. Его дитя с того света тянут, а он…

— Боян! — не выдержал Градимир. Понятно, что статус ее намного ниже, но ведь услугу неоценимую оказала. Опять же — возраст уважения требует. — Я тебе не отец, но не думаю, что тому тебя батюшка твой учил. А ты, бабушка, нешто не ведаешь, что творится окрест? Может, вместе со Смеяной в Звонград поедете?

— За заступничество благодарствую, да только мне никуда ехать не нужно. Я все мамке обскажу, настои и травки дам, сама управится. Только изредка навещать буду, глянуть, что да как. А вот мальцу ходу отсюда нет. Не перенесет он пути. В доме, в тепле и уюте ему надлежит быть. Поэтому хоть земля разверзнется, а в дорогу ему никак нельзя. Смерть это верная… Ох, Отец Небесный! Нешто натворил чего, горячая головушка?!

Градимир и Боян недоумевающе переглянулись — уж слишком резкая перемена произошла с бабкой. Но в следующее мгновение сообразили, что смотрит она вовсе не на них, а куда-то им за спину. Мужчины обернулись. Туда же взглянула и Смеяна, все так же прижимая к груди притихшего младенца. К подворью со всех ног бежал Добролюб, с окровавленными лицом и руками, сжимая скинутый с плеч кафтан. Бежал так, словно за ним сто чертей гонятся и вот-вот нагонят.

— Бабушка! Неждана!

— Чего голосишь? Натворил чего?

— Неждана, — протягивая ей свернутый кафтан, тоже в крови, произнес мужчина.

И вот ведь странность: лик страшен настолько, что кажется, иного выражения, кроме свирепости, на нем и быть не может, но вот читаются на лице и страх, и растерянность, и тревога, и еще бог весть что.

— Мила?

— Со стены упала, насмерть расшиблась.

— Ох, Отец Небесный!

Никто еще толком ничего не понял, а бабка уж выхватила из его рук кафтан, как-то подозрительно пискнувший, и стремглав унеслась в дом. Добролюб — за ней. Ага, размечтался! Дверь прямо перед носом захлопнулась, только и услышал:

— Тут побудь.

Что ж, делать нечего. Остался в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Через пару минут бабка вновь появилась на крыльце и глянула на Смеяну: