Сергей Демьянов: Некромант. Такая работа

Я всегда надеюсь, что в этот раз у меня все получится без того, чтобы его касаться. Дело не в естественной брезгливости человека, точно знающего, какая зараза прямо сейчас активно размножается внутри и на поверхности кожи этого существа. И даже не в страхе перед возможным нападением покойника.

Сами по себе мертвые не представляют опасности и неагрессивны, как неагрессивен медвежий капкан. Он стоит там, куда его поставили, и делает то, что должен делать. Ни один известный мне медвежий капкан не будет с воплями гоняться за вами по лесу, даже если вы — медведь. Но он защелкнется и сломает вам ногу, если вы окажетесь достаточно глупы, чтобы активировать его. В практическом смысле поднятый мертвец — такая же тупая и примитивная тварь. Запертый в собственном медленно разлагающемся теле, он может очень страдать, но действовать это его не заставит.

Человек не способен оторваться от земли и взлететь. Для этого ему нужен самолет.

Ходячий покойник не способен сделать что-то без приказа хозяина. Даже умереть. Для этого ему нужен я. Точнее, не столько я, сколько моя свобода воли. Подошла бы и чья-нибудь еще, тут разницы нет, но вот беда — не у всех получается влезть в чужую шкуру.

А некоторые двери открываются только изнутри.

— Ты следишь? — уточнил я.

— Слежу, давай быстрее, — отозвалась Лиза.

Зомби изо всех своих дурных сил рвался ко мне. Он не пытался обойти Лизу, заступавшую ему дорогу, как это сделал бы живой человек. Просто тупо пер и пер, похныкивая от боли и страха.

Ни святая вода, ни разбрызганное тут эфирное масло Artemisia absinthium нашему целеустремленному мертвому другу особенно не мешали. Черт, паршиво. Я прикрыл глаза и велел себе успокоиться. Будем надеяться, что минут пять у меня еще есть в запасе. Мало, очень мало, но я успею. Должен успеть.

Один из базовых симптомов наступления преагонального состояния организма, а затем и агонии — расстройство дыхания, приводящее к гипоксии и нарушениям деятельности центральной нервной системы. Вдохи становятся резкими, естественный ритм дыхания теряется, а темп все нарастает и нарастает, пока не достигнет условного максимума, а потом человек просто перестает дышать, как будто система внутри него выгорает. Я вытянул руки так, как будто хотел обнять ходячий труп, удерживаемый Лизой, и принялся дышать по схеме Неговского — коротко и глубоко. Обычно мне хватает нескольких вдохов, чтобы голова закружилась и в ушах начала стучать кровь.

Это единственный известный мне способ быстро объединить свое сознание с сознанием мертвого человека, которого мне нужно положить обратно в землю. Все люди умирают по-разному. Смерть от инсульта не похожа на смерть от ишемической болезни сердца и здорово отличается от смерти, вызванной обширной кровопотерей, однако все они объединены четкой последовательностью смены терминальных, или пограничных состояний.

У каждого из этих состояний есть признаки, надолго запоминающиеся всякому, испытавшему смерть. Пользуясь этими воспоминаниями, я открывал моего мертвого клиента, как студент открывает бутылку пива зажигалкой при отсутствии открывашки. Мне было бы проще, знай я заранее, как и отчего он умер, но такая удача подвалила мне только раз за все время моей работы с Лизой. Тогда на «Киевской»-кольцевой кто-то из наблюдателей обнаружил жутко испуганную мертвую тетеньку с плакатиком «помогите умирла мама» и собственным, заполненным от руки свидетельством о смерти с «острой двусторонней полисегментарной пневмонией» в графе «причина».

Я вскрыл его быстрее, чем рассчитывал, — и насторожился. Мне не нравится, когда что-то получается легче, чем должно бы. Как правило, потом за это приходится расплачиваться. И чаще всего — именно тем, чем ты платить не хочешь. Не то чтобы я был очень жадным типом, но свои траты предпочитаю планировать заранее.

Воздух, пропитанный вонью, казался мне теплым и густым. Я знал, что стою посреди промозглой московской зимы, но кожей чувствовал тяжесть худжандского августовского полдня, трескающегося по швам от жары. Московские минус семь ощущались как плюс двадцать восемь, не меньше. Не открывая глаз, я содрал с себя куртку и уронил под ноги.

Уже не страшно, почти закончил.

Простыть за пять минут я, скорее всего, не успею, а если и успею — невелика беда. В ушах так громко стучала кровь, что услышать, что кричит мне Лиза, я не сумел. Наверное, это было что-то важное, но я не мог позволить себе отвлечься.