Андрей Круз - Рейтар

На нас даже внимания не обратил, свернул в переулок, той дорогой, какой из года в год домой ходит. Ну и мы за ним следом, поотстав, стараясь ступать потише. Патель впереди шагах в десяти, не больше. Я полу куртки чуть откинул, чтобы, случись чего, быстрее до револьвера добраться.

В дверях появилась Марела, улыбающаяся, она что-то говорит, я не слышу, что именно, понимаю, что просит Пателя подойти, все очень невинно, свет через витрину магазина такой мягкий, падает прямоугольником на выложенную камнем мостовую, Патель, кажется, даже не задумавшись, делает шаг в сторону лавки, его туда словно поводком тащит, ноги сами несут, нас совсем не слышит.

Мы чуть шаг ускорили, нагоняя его, вот он уже близко.

Марела на шаг отступила назад, пропуская Пателя в дверь, уступая дорогу.

Еще пара шагов.

Что-то изменилось. Патель вдруг остановился, резко дернул рукой, хлопнул выстрел, Марела, как-то потеряв улыбку, шагнула назад, споткнувшись. Я влетел в дверь, подбил руку Пателя с револьвером, который он уже успел нацелить на Злого, подсек ему ноги, тут же вмешался Гор, отвесивший секретарю советника могучую оплеуху, от которой тот в момент лишился чувств, обмякнув мешком в руках.

Марела ойкнула, упала сперва на колени, а затем просто рухнула на пол, стукнув виском о каменную плитку.

Так падают только мертвые.

Злой с револьвером в руке.

Испуганный почти до смерти хозяин лавки, прижавшийся к стене.

Молчание, тишина, запах сгоревшего пороха, щекочущий ноздри.

Затем задвигался Злой, быстро, целеустремленно. Подскочил к нам, подобрал с пола небольшой револьвер из полированной стали, обмотал рукоятку платком, сдернутым с шеи. Повернулся резко, прицелился в хозяина лавки и выстрелил. Тот лишь дернулся и свалился, забрызгав кровью белую стену. Злой же присел у Пателя, которого, хоть тот и без сознания был, придерживал Гор, вложил оружие ему в руку, прижал пальцы, а потом отбросил в сторону.

– Зовите стражу, – сказал он, посмотрев на меня. – Патель зашел за женщиной в лавку и выстрелил в нее. Мы навалились на него, но он сумел выстрелить еще раз, убив хозяина. Теперь он у нас в любом случае не уйдет.

Марела лежала, повернув лицо ко мне, глядя удивленными глазами, словно так и не поняла, что же с ней случилось. Все такая же красивая, шляпка скатилась, но волосы, как и в прошлый раз, собранные в тугой блестящий пучок, были идеально, волосок к волоску, причесаны. Маленькая ладонь, на пальце кольцо с кроваво-красным камнем. И на руке следы крови, она успела прижать ее к ране.

И запах крови. И одновременно с ним – запах мебельного воска. И десятки бронзовых статуэток, равнодушно глядящих на нас.

Я вздохнул, чувствуя, как боль тисками сжала виски.

Так нехорошо, неправильно. Ни Марела не должна была умереть, ни старик. И Злой прав, прав абсолютно – Патель попался. Ему не открутиться, несмотря на то, что у него есть покровитель, да, но у покровителя есть враги. И даже если ничего завтра не изменится, Пателю не выбраться на свободу.

Но все равно так нельзя. Нельзя.

С улицы были уже слышны свистки стражи. Я вышел в переулок и зажег одну из спичек, что выудил из жестяной спичечницы. И зажег. Загорелась она на удивление ярко, красным цветом, который означал: «Угрозы нет, но вы уходите, доберемся сами». И Гора отправил, нечего ему здесь, а то, глядя на него, не поверят, что тут и вправду схватка была.

С прибывшей стражей Злой тоже поговорить успел, и даже сунул кому-то горстку тихо звякнувших монет, после чего стражник засуетился, сказал: «Будет исполнено, владетельный мастер!» – и умчался куда-то, после чего Злой удовлетворенно кивнул. Позже, когда мы ехали со стражниками и уже пришедшим в себя арестованным в участок, Злой тихо шепнул мне:

– Его не в местный околоток везут, а в главный, там сразу искать не станут. И там наш человек командует, так что продержат Пателя сколько надо.

Я лишь кивнул.

Все, все правильно сделано.

Марела знала, на что шла, она на жизнь мошенничеством зарабатывала.

Старик… ну что тут скажешь, ради будущего тысячами жизней уже пожертвовали, а он лишь одна из них. По нему даже плакать некому, если не считать его соперников по шашкам. Один из тысяч, и будут еще многие тысячи. Даже здесь, уже завтра, я это знаю лучше, чем кто-либо еще в этом городе.

Но почему же так тошно на душе, почему кажется, что чья-то безжалостная когтистая рука сжала само сердце и вот-вот рывком выдернет его из груди? Так, что хочется спрыгнуть с пролетки и бежать в темноту, словно надеясь убежать от самого себя?