Василий Гавриленко: Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

-Не хочешь идти – оставайся.

Я выкарабкался из укрытия. Вертушки кружили в отдалении, едва не

задевая кроны деревьев ржавыми подбрюшьями.

Пригнувшись к земле, я побежал и скоро уперся в овраг, на дне которого в

разноцветных водах речушки сгрудились вагоны, а вокруг – тела игроков. Черт

подери! Придется спускаться – идти вдоль провала нельзя: стрелки не прикончат,

так растерзает тварь. Держаться железки – единственный шанс уцелеть.

Сидя в приовражных кустах, я наблюдал за вертушками. Из лесу

показалась рыжая, осмотрелась (в глазах - ужас), заметила меня.

-Пригнись.

От нее теперь не избавишься…

С вертушек сбросили тросы. Маленькие фигурки заспешили вниз – пауки.

Все, началась зачистка.

- Спускайся следом за мной,- сказал я и, хватаясь за траву и кусты, полез

вниз по склону. Сверху на меня посыпались мелкие камешки из-под ботинок

самки.

Мы достигли дна, когда наверху, в лесу, захлопали выстрелы. Значит,

кроме нас есть уцелевшие: работенка для стрелков.

В мутной воде речушки лежала большая часть пассажиров Последнего

Поезда. Черные от копоти тела, неестественно вывернутые руки и ноги,

стеклянные глаза, оскаленные зубы. Приехали, блин. Как здорово, что меня среди

них нет.

-Ложись, - шепнула рыжая.

Дьявол! Я, должно быть, свихнулся: «Как здорово, что меня среди них

нет!».

Вертушка зависла над нами. Я лежал на спине и видел, как из нутра

машины показалась голова стрелка в желтом шлеме.

Я замер, я не дышал, я стал мертвецом.

Ветер колыхнул седые волосы на голове лежащего неподалеку от меня

игрока. Тут же раздался звук, похожий на клацанье зубов, и череп трупа

взорвался. В лицо мне брызнул кровавый дождь, но я не пошевелился.

- Арт у р, здесь одни дохлые.

Вертушка, круто взяв влево, скрылась из виду.

Я не сразу пришел в себя, некоторое время лежал неподвижно: по крайней

мере, один раз мы с рыжей квиты. Самка уже оклемалась и стояла у кромки воды.

Взглянула хмуро:

-Умойся.

И то дело.

Я спустился к речушке, разогнал радужную пленку. Зачерпнул пригоршню

зеленоватой влаги, смыл с лица мозги и кровь.

В поисках брода мы двинулись вниз по течению.

На излучине река расширялась, бежала споро и шумно. Из воды торчали

камни.

-Попробуем здесь, - обернулся я.

Рыжая кивнула.

Осторожно ступая по скользким, обросшим водорослями камням, мы

направились к противоположному берегу. Зеленоватая вода булькала под ногами,

пенилась, шевелила водоросли.

Каждое мгновение я ожидал стрекота вертушки.

-Скорей.

-Да иду я.

Она еще и огрызается.

Мы преодолели речку, начали карабкаться по склону. Эта сторона оврага

поросла матерым кустарником, поэтому подъем не занял много времени.

Я бросил взгляд на изломанный Поезд. Еще пару часов езды – и я мог бы

завладеть местом у печи. Рука уже достаточно послушна…

Перебежками - к лесу.

Только когда кроны деревьев соединились над головой, стало легче.

Рыжая, тяжело дыша, прислонилась к дереву. Ее лицо раскраснелось, а

глаза блестели. Да ей весело! Мало досталось? Ничего, стрелки и твари

наверстают…

-Абдулла, дикие!

Стрелки! Легки на помине…

Я прыгнул за дерево, уткнувшись носом в сырую, пахнущую прелью, землю.

Рыжая рухнула рядом.

Раздались выстрелы, на голову посыпалась кора.

-Обходи!

Мозг обливался расплавленным свинцом, а сердце билось где-то в горле.

-Доставай заточку,- прошипела рыжая. Ее взгляд – почти безумный -

вернул мне рассудок.

Я выхватил клинок. Черт возьми, так просто не сдохну. Кувыркнувшись,

перебрался за другое дерево. Два стрелка: один слева, другой справа. Особо не

спешат: знают, что мы в ловушке. Пусть приблизятся…

Один, два, три, четыре... На пятом ударе сердца, я выскочил из-за дерева,

и, швырнув заточку, отпрыгнул в сторону, за ствол дуба. Все слилось – и крик

стрелка, и продолжительная пальба второго…

- Абдулла, ты как?

Абдулла не ответил напарнику.

-Сука! – выругался стрелок. С дерева, под которым я укрылся, брызнула

кора.- Тварь! Я завалю тебя.

А у меня теперь нет заточки.

Стрельба внезапно оборвалась.

- У него кончились патроны,- крикнула рыжая и вдруг приподнялась, точно

желая смерти. Я лежал ничком, ничего не соображая.

- Идиот! Он не может стрелять.

Злые глаза самки, расширенные от страха, вновь сказали мне больше, чем

ее крик. Вскочив, я ринулся вперед, к маячившей меж деревьями неуклюжей