Юрий Леж - Знак махайрода

Воодушевленные такой обязательной заботой о собственном благополучии присутствующие вновь загалдели весело и бойко, как божьи птички на весеннем солнышке, но уже через минут их перебил и утихомирил усиленный автобусными динамиками голос гида, за счет современной техники ставший чуть вкрадчивым и, казалось, проникающим до самых краев сознания.

— Мы находимся на первой остановке, возле знаменитого «Грота отшельников» или, как его еще называют — «Грота несчастной любви», — вещал экскурсовод, одновременно широким жестом указывая куда-то вверх, на обрывистый склон невысокой, но крутой горы.

Там, на высоте сотни метров от асфальтированной площадки, в обрамлении цветущих розовыми, мелкими соцветиями кустов проглядывался явно искусственно облагороженный темный высокий зев входа в природную пещерку.

— Существует красивая легенда о том, что в давние имперские времена, совсем незадолго до страшной трагедии, превратившей Счастливую Бухту в Долину Смерти, в этом гроте нашел убежище Пацифист и страдалец, отказавшийся от бесчеловечной армейской службы…

Вышедший вместе со всеми из автобуса, одетый незаметно и неброско, то есть так же ярко и безвкусно, как и прочая молодежь, Тавр пристально посмотрел в указанном экскурсоводом направлении. Внимательный, привыкший с детства примечать мелочи, беспощадно тренированный бывшим легионером, юноша быстро сообразил, что последнее облагораживание окрестностей Грота проводилось несколько лет назад, после чего ни один человек не поднимался вверх по крутому склону. Слегка успокоенный результатом своих предварительных наблюдений, Тавр прислушался к продолжающему вещать голосу экскурсовода.

— …жил Пацифист в полном единении с природой, с гармонией в сердце и счастьем в душе. И были с ним два друга, такие же убежденные противники всяческого насилия над личностью, как и сам Пацифист. Они собирали в горах дикорастущий виноград, пили воду из многочисленных, неотравленных еще радиацией ручьев, иногда ходили в ближайшей поселок за хлебом и молоком, обменивая продукты на собственноручные поделки из дерева и камня…

Тавр, изображая на лице такое же чуть туповатое внимание к давным-давно заученным, и от того звучащим фальшиво словам гида, осторожно, не толкаясь, мелкими, короткими шагами, в основном, пятясь задом наперед, выбрался из скученной толпы экскурсантов. Кажется, никто не заметил этого странного маневра молодого парнишки, ничем внешне не отличающегося от своих сверстников, разве что, кроме объемистого, модного в этом сезоне, черного, кожаного рюкзачка за плечами. Да и то — скорее всего этот объем был «дутым», созданным специальными вставками. Впрочем, те, кто так думал — искренне и непредвзято заблуждались, рюкзак Тавра был очень плотно набит тщательно отобранными еще дома вещами.

— …и жила с Пацифистом его любимая девушка, невеста и родственная душа, такая же противница насилия. И хорошо было им вместе до тех самых пор, пока не высадились в Бухте имперские десантники из знаменитого своей кровавой славой легиона. Как ни старались вести себя тихо и незаметно Пацифист, его друзья и невеста, но выследили кровожадные легионеры безобидных, мирных людей. Долго они издевались над беззащитными, пытали их страшными пытками, мучили, загоняли иголки под ногти и жгли каленым железом. А потом — убили всех, выбросив тела на растерзание хищным птицам… и до сих пор вы можете разглядеть у подножия «Грота Отшельников» белеющие кости несчастных. Ни время, ни солнце, ни радиоактивные дожди ничего не смогли с ними поделать…

Очутившись на самом краю обрыва, Тавр внимательно пригляделся — спуститься на пару-тройку метров ниже было достаточно легко, а вот дальше… сосредоточившись на спинах экскурсантов, юноша не ощутил ни малейшего к себе внимания с их стороны и решительно скользнул вниз, сопровождаемый все тем же вкрадчивым, убедительным голосом:

— …и до сих пор мы вспоминаем с праведным гневом бездушных убийц и палачей, и со слезами на глазах — их невинных жертв…

Пентюх, Зигатый и Флэт жили в гроте уже третью неделю… хотя — какое там жили, так — существовали, перебиваясь в первые дни запасенными консервами, а потом — ранними овощами с огородов близлежащей деревеньки и содержимым нагло ограбленного погреба, почему-то, к радости дезертиров, вынесенного далеко от жилого дома.

Да, все трое были дезертирами… и при этом, как ни странно, служить отправились добровольно, в то время, когда имперские амбиции бывшей Метрополии зашкалили до состояния прямого вооруженного конфликта на юго-восточных рубежах новоявленной Республики.