Юрий Леж - Знак махайрода

…лежащий на полиуретановом пестром, зелень с коричневым, коврике Олигарх беспечно грыз ногти на левой руке, искоса поглядывая на старательно пыхтящего рядом голубоглазого Котяру. Свой норматив по стрельбе Олли выполнил, сэкономив четверть обоймы, пять выстрелов из двадцати, и теперь терпеливо дожидался, когда же прикончит свою обойму сосед по позиции. Котяра, как обычно, мазал, у него редко когда получалось выбивать норматив, но сегодня он, кажется, не добирал и половины, за что следовало несуровое, но чувствительное для подросткового самолюбия наказание.

— Слышь, Кот, — тихонько позвал Олли, приметив, что их наставник по стрельбе и дежурный по полигону отвлеклись на какую-то заминку у воспитуемого далеко на краю стрельбища. — Перебросить тебе пяток патронов?..

— Бросай, — моментально сообразил Кот, но тут же одернул себя: — Что взамен?

— Ничего, — Олли, может быть, и пожал бы плечами, но предпочел не двигаться, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— И цена есть цена… — пробормотал Кот, надеясь, что разговор не займет у них много времени, и наставник не успеет разобраться с возникшими проблемами там, на далеком фланге.

— И всегда хорошо, если честь спасена, — подтвердил свои слова Олли, мгновенно и очень острожными, экономными движениями отмыкая от карабина магазин с пятью сохранившимися зарядами. — Держи…

Котяра так же ловко и почти незаметно со стороны сменил свой опустевший магазин на олигарховский. И смог все-таки перебить нижнюю планку, за которой маячило наказание. Конечно, ни наставник, ни дежурный по полигону не могли видеть, как помогал один воспитанник другому, но это не значит, что не видел никто, вот только выводы из этого маленького происшествия последовали совершенно неожиданные. Все чаще и чаще при выполнении заданий наставник стал объединять в боевую двойку чуть флегматичного, немного бестолкового, как стрелка, но абсолютно лишенного чувства страха Котяру, не понимающего, почему нужно бояться темноты, грозы, змей или свиста пролетающих над окопом пуль, и шустрого, энергичного, почти готового снайпера Олигарха, внимательного и очень по-взрослому осторожного. И результат такого объединения оказался превосходным…

У них не было ни имен, ни фамилий. То есть, всё было, но где-то там — далеко, в официальных документах. Между собой они звались по кличкам. Прозвища возникали или сразу, вдруг, будто угаданные по наитию. Или зарабатывались годами. По кличкам же их звали и наставники, на период боевой подготовки сокращая прозвища до простейших двусложных позывных. Такими они и выходили в мир: Уголек — Уго, Олигарх — Олли, Котяра — Кот.

Впрочем, никто не ограждал воспитанников от действительности, царившей за стенами «учебки». Скорее, наоборот. Структуру общества, функции правоохранительных органов, судов, прокуратуры, смысл товарно-денежных отношений им регулярно вдалбливали в головы. Но все это не было главным, основным для мальчишек. И знания проходили мимо, оставаясь где-то в стороне.

В пятнадцать они покидали стены «учебки», становясь гастатами. Неизвестно, кто первый употребил этот старинный термин, обозначая только-только вышедших в жизнь, но уже боевых мальчишек. Никаких выпускных экзаменов не было. Если мальчишка дотягивал в «учебке» до пятнадцати, значит, он был готов к войне.

А потом была мелкая стычка в дельте Кирога. Превратившаяся в итоге в мясорубку. Гастатов бросили туда в самом начале, как бы на стажировку в не очень-то сложных условиях. Но оказались они в «Кирогской бойне». Так назвали это все газеты, телевидение, радио. А следом, после совсем короткого отдыха и пополнения был Циньский инцидент. Затяжной, не очень-то и активный, но жестокий до чрезвычайности.

Обыкновенно из взвода гастатов проходили обязательные три-четыре кампании для перехода в следующий статус «принципа» больше двух третей личного состава. После Циня их осталось двенадцать. Тех, кто начал с Кирога. Троим дали высшие ордена. Такое, пожалуй, было впервые в истории, чтобы Платиновую Звезду вручали гастатам. Да еще лично Верховным. Впрочем, лично — не означало собственноручно. Хотя Коту, Олли и Уго было на это наплевать.

Они не были бездушными машинами смерти. Безжалостными мясниками и хладнокровными убийцами — тоже не были. Как бы старательно об этом ни писали, ни разглагольствовали разные «гуманитарии». Те, кто ни разу в жизни не держал в руках боевой карабин, никогда не поймет тех, в кого стреляли. И кого убивали. А они были просто гастатами. Отлично подготовленными. Готовыми на все ради выполнения приказа. Иной раз они просто не осознавали чужой боли и смерти. Это свойственно молодости. Чаще — просто игнорировали и боль, и смерть. И свою — и чужую. Иногда им казалось, что они просто играют в смертельно опасную, давно уже не детскую, но все-таки — игру. А иногда они просто выполняли то, что называется емким словом — долг. Без вопросов и красочных размышлений о его природе и сущности.