Александр Больных - Штык-молодец. Суворов против Вашингтона

– Согласен, сэр, – кивнул майор. – Эти лавочники ничего не сумеют сделать, нужно только аккуратно подобраться на расстояние последнего броска, чтобы они ничего не заметили.

– Решено, атакуем!

Британская кавалерия быстро нагнала беспечно маршировавших американцев. Собственно, Тэрлтону даже не понадобилось принимать какие-то особые меры предосторожности, потому что американский командир, похоже, не предполагал, что поблизости может оказаться противник. К тому же, на счастье англичан, то тут, то там виднелись небольшие рощицы, которые могли скрыть и гораздо более многочисленный отряд.

Тэрлтон злобно улыбнулся и скомандовал:

– Вперед!

Драгуны послушно бросили коней в галоп, за ними последовали лоялисты, вопя что-то нечленораздельное. Подполковник вместе с офицерами, разумеется, скакал в первой шеренге, уж в трусости Тэрлтона никто не смел упрекнуть, тем более что случай выдался самый благоприятный. Атака получилась великолепной, хотя и довольно беспорядочной.

Американцы, заметив противника, заметались, тоже завопили что-то и начали разбегаться. Поистине, ничего хуже они придумать не могли, потому что единственная надежда пехоты отбить атаку кавалерии – это сохранять строй. Одиночный пехотинец всегда станет легкой добычей кавалериста, если же он пустился бежать… Драгунские сабли заработали с неумолимостью палаческого топора. Над полем боя, нет, не боя, резни, полетели дикие вопли, перемежавшиеся криками кавалеристов: «Бей! Убивай их всех!» Тэрлтон не смог отказать себе в удовольствии с маху разрубить головы паре беглецов. Отменное лезвие дамасской стали с легкостью входило в череп, почти не встречая сопротивления, и голова разлеталась точно перезрелый арбуз.

Весь американский арьергард был изрублен в считаные минуты, лошади начали нервно фыркать, встревоженные тяжелым запахом разлитой крови. Подполковник ждал, что американский отряд, который потерял чуть не треть состава, но все-таки по-прежнему превосходил англичан по численности, либо сдастся, либо разбежится. Однако его командир был, видимо, не лишен храбрости, хотя умом его бог не наградил. Американцы собрались в кучу посреди поля и попытались выстроить нечто вроде длинной линии, позади которой мельтешили люди. Это был не то резерв, не то просто трусы.

Тэрлтон отправил к нему трубача с белым флагом, чтобы предложить американцам сдаться. Он решил, что захватить три сотни пленных проще и выгоднее, чем рисковать еще одной атакой. Но американец оказался хитрой бестией, он мурыжил парламентера до тех пор, пока его солдаты не закончили строиться. Лишь после этого он соизволил дать высокопарный ответ: «Сэр, я отвергаю ваше предложение и буду защищаться до последней возможности».

Трубач, передав этот ответ, буквально съежился. Он слишком хорошо знал своего командира и вполне мог ожидать удара по лицу. Как истинный джентльмен, сэр Банастр не брезговал битьем нижних чинов, полагая, что вовремя данная хорошая зуботычина способствует воспитанию воинского духа в солдатах. Вот и сейчас он взбесился до чрезвычайности, но не стал вымещать свою злобу на трубаче. Действительно, что с дурака возьмешь?

Однако следовало торопиться, если он хочет достойно завершить столь удачно начатое дело. Тэрлтон быстро построил своих кавалеристов на небольшой возвышенности напротив американской шеренги, разделив их на три отряда. Запели горны, и кавалерия сначала медленно, а потом все быстрее мчалась вперед. Когда до противника оставалось ярдов двести, драгуны перешли в галоп. Тэрлтон не считал нужным стрелять по строю, который выглядел не таким уж прочным, и приказал действовать только саблями.

И снова американский командир показал себя полным дилетантом. Позднее выяснилось, что распорядился не стрелять, пока атакующие не окажутся на расстоянии пятидесяти ярдов. Может, против пехоты подобная тактика и сработала бы, и то не наверняка, американцы были непривычны к решительным штыковым атакам. Против кавалерии это вообще было форменное самоубийство.

Американскую шеренгу заволокло пороховым дымом, вокруг засвистали пули, и сэр Банастр грязно выругался. По левой руке словно палкой ударили, и она беспомощно повисла, рукав мундира быстро пропитался кровью. Он успел еще понять, что рана хоть и кровавая, но не слишком опасная, так как пуля, рванув бицепс, прошла навылет, не зацепив кость. Но болела рука просто адски!

Но в этот момент первая шеренга драгун на полном скаку врезалась в строй американцев. Часть лошадей прорвала жидкую шеренгу, да так быстро, что всадники даже не успели пустить в ход сабли. Но сбитые конями, искалеченные ударами кованых копыт люди с воплями корчились на земле. Некоторые кони, увязнув в груде тел, поднимались на дыбы и опрокидывались, сбросив наездника. Получилась ужасная мешанина из мертвых и раненых людей и лошадей. Истошные вопли, жалобное ржание слились в безумную какофонию.