Василий Сахаров - Солдат

— Здорово, братва! — поприветствовал я своих товарищей, и сбросил РД на свободные нары в уголке.

— Мечник вернулся.

— Привет, сержант.

— Выздоровел все же…

— Нормально, ветеран с нами.

В группе оставалось девять человек, и парни мне были рады, хорошо это и душу греет. Присев, я оглядел бойцов, вернувшихся к своему занятию, и спросил:

— Что за дела, воины, парад, что ли намечается?

— Намечается, — откликнулся Север, — говорят, что сам Большой Папа нас навестить планирует.

— Симаков-старший, что ли?

— Он самый. Завтра самолет прилететь должен.

— А этот, что на поле стоит, чего привез?

— Это наша зарплата прилетела, вечером раздавать будут. В горах-то нам денежки ни к чему были, а здесь, хоть какая, а цивилизация. Опять же, в Пятигорске девок молодых много и питейные заведения имеются. Пока на границах тишина, начальство желает, чтобы храбрые воины отдыхали душой и телом. Кроме того, на нем и безопасники прибыли, которые должны покой и жизнь президента беречь. Все же не абы кто, а сам глава государства в гости ожидается, встреча должна пройти как по нотам и без всяких непредвиденных случайностей.

— Понятно, теперь вопрос другой. Отряд Гойгова еще здесь?

— С утра были здесь, — перекусывая нитку, вновь ответил Север, — только ушли уже, наверное. Для них война продолжается, старейшина собрал кого смог, и теперь обратно в свои горы возвращается.

— Где они остановились? — кивнул я парню.

— Из нашей палатки налево, седьмая по правую руку.

Быстренько проскочив между палаток в указанном направлении, застал покидающих наш лагерь горцев, десятков семь бойцов, направляющихся на выход. Замыкал их колонну сам старейшина, так же как и все его воины, в черной горке, с оружием и рюкзаком на плечах. Успел все же. Разговоры долгие вести было некогда, и кратко объяснив алиму суть моей просьбы, я получил ответ, что дело будет решено в самом скором времени. После чего, все что мне оставалось, это пожелать старейшине и его бойцам удачи, попрощаться и вернуться к себе.

На следующий день, ближе к полудню, весь личный состав Кавказского корпуса выстроился на утоптанной площадке возле полевого аэродрома. По правому флангу, в окружении немногочисленной свиты, сам комкор, тридцатилетний обрюзгший мужчина в новеньком сером мундире при погонах генерал-майора, дальше, все мы, стоящие неровными коробками воины корпуса. Первыми стоят штурмовики, за ними территориалы, дальше каратянцы, а в самом конце, как сироты какие, мы, все, что осталось от элитного гвардейского батальона спецназначения, восемьдесят девять солдат и сержантов, два прапорщика и один офицер, наш комбат.

Простояли мы без малого два часа и, наконец, рядом с первым «Кукурузником», приземлился второй. Открылся люк, экипаж второго самолета сноровисто подтянул к нему небольшую лесенку, и появился он, наш Верховный Главнокомандующий собственной персоной, стройный и подтянутый дядька пятидесяти пяти лет. Выглядел он так же, как и на своих портретах, в изобилии украшающих стены всяческих ответственных работников по всей Конфедерации. Те же самые очки в тонкой оправе, та же самая бородка клинышком, умное лицо, седые волосы, строгий серый костюм, а в руке неизменная инкрустированная трость.

В сопровождении трех офицеров Генштаба в полковничьих чинах, думается мне, замаскированных офицеров госбезопасности, он неспешно направился к нам, и над полем разнеслась команда комкора:

— Смирно! Равнение на середину!

Музыки у нас не было, плаца ровного тоже и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаков-младший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип и, как-то невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.

Президент, сделав вид, что в упор не замечает своего первенца, медленно и не торопясь, как на прогулке, направился вдоль строя. По его невозмутимому виду нельзя было понять, о чем он думает в этот момент, и ради чего собственно, он покинул столицу и совершил столь дальний перелет. Он прошел мимо штурмовиков, миновал территориалов и каратянцев, а напротив Еременко, стоявшего без движения и преданно поедавшего начальство глазами, остановился. Рядом с ним, буквально в двух шагах, замерли офицеры из свиты, а позади, как не пришей рукав, неловко переминался с ноги на ногу комкор.

«Ну, сейчас начнется», — подумал я, и скосил глаза на наш строй. Слухи о строгости президента ходили самые, что ни есть устрашающие, и то, что он не любил разболтанность и неопрятность в одежде, знал каждый солдат в Конфедерации. Мы для него, просто идеальные в этом плане жертвы, так как, не смотря на все наши усилия привести униформу в порядок, видок у нас был самый затрапезный. На кого ни посмотри в нашем строю, у всех недостатки какие-то имеются, то пуговиц нет, то заплатки на самом видном месте, а то и берцы покушать просят. В общем, с виду, самая натуральная банда. Хотя, человек он все же не глупый, должен понимать, через что мы прошли. Посмотрим, что будет, а нам бояться нечего, так как дальше фронта не пошлют.