Array Array - На руинах Мальрока

Масло, конечно, пища специфическая — один из наиболее энергетически выгодных продуктов, к тому же легко усваивающийся. Но эти свойства не объясняют, почему я после столь долгого голодания не испытываю неудобств. Или это особенность пищеварительной системы местных жителей, или что-то другое. Возможно, новоприобретенные свойства — после боя у брода во мне много чего изменилось.

— Дан — отведайте лучше ветчины. Как вы можете поедать масло безо всего — противно ведь. А ветчина отменная.

— Потом — масло для меня сейчас нужнее.

— Зря-зря... А ведь неплохо живут карающие: все свежее и отменное. Странно, что при такой кормежке толстых среди них немного. Желчью видать исходят от злобы, вот и не идет пища впрок.

Не обращая внимания на маловразумительную болтовню Конфидуса (тот говорил, не забывая жевать), я прислушивался к своим ощущениям и не мог им нарадоваться. В желудке будто ракета стартовала — огонь, разгораясь в районе пупка, струями распространялся по всему телу. По следам этих струй начинало приятно покалывать — будто каждая клеточка наливалась энергией. Я все еще был усталым, голодным, отупевшим от всего, что пережил, но уже далеко не полумертвым. Пожалуй, даже готовым подраться с тем тюремщиком на равных — не спасла бы его плетка.

Нет — со мной явно что-то не то. Как бы ни было полезно сливочное масло в такой ситуации, но скорость метаболизма оно не увеличивает.

Да какая разница — все, что со мной происходит, к лучшему. Я в этом не сомневаюсь.

Нож прошелся по дереву, подчищая последние крохи. Невероятно: масла было килограмма полтора, и я все это умял!

Самое странное — ничуть не наелся: аппетит даже сильнее разыгрался.

Что там епископ говорил насчет ветчины?

Когда и с ветчиной было покончено, я взялся за кровяную колбасу, а Конфидус начал посматривать косо. Наверное, опять подозревает во мне перерожденного. Плевать — срочно нужна еда, причем много.

Слабосоленое копченое мясо, молоко, паштет из рубленой печени, краюха хлеба с роскошным балыком, еще молоко. Только огурцов для полного счастья не хватает и селедки. И куда только все помещается, а желудок требует еще и еще. Остановил себя волевым усилием: я так до утра буду жевать, пока в кладовой не останутся голые полки.

— Конфидус — надо хоть немного обмыться и цепи снять.

— За комнатой слуги видел чан для стирки — можно там и помыться. Только сперва одежду найдем, иначе толку от мытья не будет.

Найди одежду не успели — едва выбрались из кухни, как со стороны входных дверей послышался подозрительный лязг. Притихли, епископ поспешно погасил свечу, в тишине отчетливо услышали скрип раскрывающихся створок, и, тут же, топот множества ног. В коридоре замерцали отблески огня, рядом опять открылась дверь — похоже, та самая, что на замке была. Звон железа, характерные звуки — будто при раздаче оружия.

— Все?

Голос знакомый, мерзкий, заставивший ладони непроизвольно сжаться в кулаки.

Цавус!

— Да брат — теперь у каждого есть меч и кинжал. Но может надо и кольчуги поддеть? — а этот голос незнаком, но не менее мерзок.

— Два колодника обессиленных, без оружия. У стража ноги покалечены к тому же. Зачем вам кольчуги — они только замедлять будут. Отсюда до старых валов надо все осмотреть, да поживее — далеко они не могли уйти. Да смотрите с разбойниками их не перепутайте — тех немало разбежалось из-за тюремных ротозеев! С нами Бог, братья — я буду за вас молиться!

Стук закрывающихся дверей, лязг замка, раздраженный крик Хорька:

— Кло! Старый бездельник! Почему я должен двери закрывать?! Чего молчишь?! Подох там, что ли?! И отчего здесь так воняет?! Дверь в уборную не прикрыл опять?!

Приближающиеся шаги — инквизитор явно направляется в комнату слуги, с целью проверки своего печального предположения.

Дойти до конца не успел: из кухни выскользнул Конфидус, замер перед ошеломленным Цавусом:

— Привет Хорек — давно не виделись.

Сказано было тихо, благожелательным тоном, а вместо точки в предложении епископ уверенно, резко, со знанием дела опустил массивный деревянный черпак на макушку инквизитора.

* * *

Сидя на роскошном кожаном диване я лениво жевал засахаренные фрукты, запивая их мелкими глотками нежного розового вина. Рядом, в кресле, устроился епископ — он, позабыв про чревоугодие, с интересом изучал какую-то книгу. Судя по габаритам — это "Война и мир" напечатанная шрифтом для плоховидящих. Под потолком горела люстра на добрых два десятка ароматических свечей. К их аромату все еще примешивался смрад канализации — несмотря на все наши усилия, отмыться дочиста не удалось — здесь баня нужна, а не деревянная лохань с холодной водой. Но с прежней вонью уже не сравнить — жить можно, так что настроение у нас повышалась с каждой минутой.