Коридор, распахнутая дверь. Осторожно заглядываю — узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:
— Дом какой-то странный — стены кругом загибаются. На башню похоже. Он может и устроен как башня?
— Да это и есть башня — от старой стены уцелела. Карающие ее привели в порядок, приспособив под жилье. Думаю Цавус наверху, но один он там или нет, не могу знать. У карающих все не как у людей: то толпами в городе торчат, то никого не увидишь. Шастают по всей стране. Если у них сейчас здесь сборище, то нам не поздоровится.
— Кроме Цавуса в тюрьме никого из их братии не видел.
— Это ничего не доказывает — Хорек просто самолично решил стражем заниматься, так что остальным без надобности к вам ходить было.
Перспектива наткнуться на толпу инквизиторов не вдохновляла, но и отступать я не хотел. Видимо от лишений мозг начал работать с перебоями: в здравом уме плюнул бы и на Хорька, и даже на Зеленого... в первую очередь себя спасать надо.
— Конфидус: в доме очень тихо. Если их здесь много, то, наверное, спят. Осмотрим потихоньку все.
— Проснутся... от вони нашей проснуться, — еретик был настроен пессимистически.
Более не тратя время на пустые разговоры, принялся изучать первый этаж. Кухня — на ее пороге желудок скрутило судорогой от ароматов пищи; кладовка; чулан забитый хламом по самую дверь; большая полукруглая трапезная комната заставленная столами и лавками; запертая на замок дверь, окованная железом. Везде темно и безлюдно. Далее коридор, заворачивая, вывел к началу винтовой лестницы.
Направились вверх, поднявшись на второй этаж. Он состоял из двух больших полукруглых комнат, заставленных низкими койками и пузатыми шкафчиками сколоченными из небрежно оструганных досок. Голые каменные стены, узкие амбразуры зарешеченных окон, затянутые белесой пленкой, дощатые полы, серые одеяла на соломенных тюфяках. Предельно спартанская обстановка — на казармы похоже. Судя по всему, здесь обитают младшие чины ордена карающих, но сегодня не было никого.
Третий этаж порадовал контрастом. Здесь вообще не было перегородок: одна большая круглая комната. Вдоль стен почти сплошной вереницей тянутся шкафы из лакированного дерева — лишь напротив амбразур промежутки оставлены. Пол застелен коврами, явно не дешевыми. Несколько кожаных диванов и кресел, высокая кровать под балдахином, позолоченные светильники и люстра, роскошный огромный стол, выгнутый дугой, за ним еще парочка, заставленных самыми разнообразными предметами: разнообразная посуда, весы, толстенные книги, приборы для письма, шкатулки. На одном участке стена свободна от мебели, увешана холодным оружием, а окна там прикрыты свисающими шторами с богатой вышивкой. Безделушки, вазы, подсвечники, миниатюрные картины виднелись куда ни плюнь — к месту и не к месту.
Не знай я, куда попал, пришлось бы ломать голову, пытаясь понять, кто же здесь обитает: зажиточная проститутка или алхимик-гедонист.
— Неплохо Хорек устроился: безвкусно, но дорого, — присвистнул епископ. — Дан — башня пустая. Ума не приложу — куда все карающие подевались. Хотя кое-что подозреваю...
— Вот и у меня те же подозрения: наверное, отправились нас убивать. В тюрьму. Вы же сами говорили.
— Наверное, так и есть.
— Давайте спустимся вниз. Надо старика связать, и обыскать кухню — очень уж кушать хочется.
— Отличная мысль — запахи там весьма приятственные.
* * *
Приятными оказались не только запахи. Не знаю я догматов местной религии, но одно понял точно: плоть свою братья ордена карающих голодом не терзают. Да и насчет изнуряющих постов не уверен — мясным здесь явно не брезговали.
В епископе пробудился давно уснувший инстинкт мародерства — с профессионализмом бывалого наемника он за какую-то минуту обнаружил немало разнообразных деликатесов. Но не стал кидаться сразу на все — для начала попил молока, этим же молоком обмыл руки, предварительно пополоскав их в ведре с водой. Я повторил его действия — даже умирая от голода трудно решиться есть такими лапами.
Пока еретик наседал на сыр и балыки, я кушал сливочное масло, отхватывая его понемногу найденным на кухне ножом. Съев кусочек, делал паузу — прислушивался к своим ощущениям. После такой голодухи неосторожно слопанная пища может убить.
Не убила. Мало того: ни малейших неприятных ощущений — один позитив. Ни рези, ни боли, ни спазмов — лишь приятная теплота и довольное урчание.
Читать дальше