Андрей Жиров - Отступление

Геверциони тем временем внимательно изучал приближавшегося молодого офицера. Широкие плечи безвольно опущены, шаги тяжелые, шаркающие - словно на спине неподъемная ноша. И взгляд... Во взгляде было отчаяние, безысходность. Нет, это был не сломленный человек, но принявший свою судьбу и одобривший некий приговор.

При всей проницательности, разобраться в мыслях Гуревича так с ходу Георгий не мог. Однако её хватило чтобы связать свою 'контору' с причиной острого приступа меланхолии у лейтенанта.

- Здравия желаю, товарищ генерал-майор, - замерев в уставных трех шагах, офицер как-то внезапно преобразился: плечи и спина распрямились, подбородок по-боевому поднят, во взгляде не осталось и следа от былой слабости. - командир отдельной 784 комендантской роты, лейтенант Куревич. По вашему приказанию прибыл.

- Здравствуйте, лейтенант, - произнес Геверциони будничным тоном. Сейчас он находился по-сути в положении, когда любая эмоция, любое действие могло быть истолковано собеседником превратно. Потому, хотя бы первое время, придется придерживаться нейтралитета. - Простите, что вынужден приглашать на беседу в такой обстановке. Увы, мы сейчас на марше и не можем позволить себе ни минуты промедления.

- Товарищ генерал, - решительно начал лейтенант. Перекатились жвалки на скулах, побелели костяшки на крепко сжатых в кулаки ладонях. - Я понимаю всю меру своей ответственности и не прошу снисхождения. Заранее согласен принять самое строгое наказание. Уверено - оно будет заслуженным.

Высказавшись, лейтенант замер в ожидании. Лицо его в очередной раз преобразилось - теперь уже не было и следа от былого уныния. Скорее - облегчение, радость расставания с тяжелой ношей. Давно назревшие в сердце слова были наконец сказаны. Теперь офицер мог расслабиться.

Однако, если Никите мотив, а так же все хитросплетение мыслей и сомнений, ставших причиной демарша известны, то Геверциони мог лишь удивленно хлопать глазами.

- Это вы, простите, о чем? - наконец спросил он Гуревича. - При всей похвальной проникновенности речи не могу сказать, что понимаю.

- Товарищ генерал, - твердо повторил лейтенант. - Я повторяю, что полностью признаю вину...

- Лейтенант, у меня возникает твердая убежденность, что мы здесь упорно друг друга не хотим понимать, - резко прервал офицера Георгий. - Мне даже неловко повторяться, но в чем причина вашей жертвенности? Вы что, Родину продали, а теперь совесть мучает? Будьте любезны выражаться яснее, если все же тянет на покаяние. Простите за грубость, но временем на сантименты не располагаю. Нас, знаете ли, в мрачных казематах учили все строго предметно и под запись...

- Хорошо... - кивнул, тяжело вздохнув, лейтенант.

'Видимо, он хочет, чтобы я сам перечислил, - думал Никита. - Все правильно, я это заслужил...'

- Товарищ генерал, докладываю: в ночь с седьмого на восьмое ноября я допустил несанкционированное проникновение посторонних лиц на территорию подконтрольного объекта. Как командир, я заявляю, что вся ответственность за невыполнение служебных обязанностей лежит на мне одном.

После я не смог предотвратить разграбления складов, тем самым значительно подорвав потенциальную боеспособность приписанных войсковых подразделений...

Кроме того, в условиях объявленного военного положения я не обеспечил гражданское население, лишенное тепла и провизии не только резервом, но даже избытками запасов.

За эти и иные преступления, на которые вы укажете в моем поведении, готов нести полную ответственность...

После этих слов лейтенант совсем выдохся. Наверное, закончился запас накопленной решимости. В очередной раз переживая муки совести за все свои прегрешения, Никита внутренне надломился. Внезапно он понял, как близко оказалось его поведение в чрезвычайной ситуации к преступному бездействию предателей и саботажников век назад. Лейтенант с отчаянием ощутил, что - вчера еще образцовый офицер - сегодня перешел роковую черту. Если бы действительно началась война, то сколько бесценных человеческих жизней потеряла страна из-за его преступной глупости, непрофессионализма? Вновь опустились плечи, ссутулилась спина. Понуро опустив голову, офицер стоял перед Геверциони, ожидая суда и скорого возмездия. Но сам для себя уже вынес приговор - строгий и беспощадный.

- Боюсь разочаровать в лучших чувствах, товарищ лейтенант, - Геверциони, не догадывавшийся пока о царившем в душе офицера смятении, продолжал искренне недоумевать, - но я по-прежнему не понимаю. Отчего вы именно мне это говорите? И более того, отчего вообще так свято убеждены в собственной виновности?