Андрей Жиров - Отступление

- Товарищ комиссар государственной безопасности [29] Звание Геверциони по иерархии НКВД - НКГБ до 1970-х гг. (устар.) ! - намеренно не отдав честь, как сделали это подошедшие следом офицеры, ринулся в схватку Гольдштейн. - Вы можете сделать со мной все, что угодно - хоть расстрелять! - но отправлять раненных я не дам!

- Чем аргументируете? - спокойно уточнил Геверциони, коротко козырнув в ответ подошедшим.

- Пятнадцать человек нетранспортабельны, еще десятерым требуется срочная операция в госпитальных условиях - но для этого нужен и транспорт, и госпиталь! Стабильных сейчас пятьдесят шесть человек и только от силы четвертая часть способна к маршу. Остальным требуется, как я уже сказал, транспорт, которого у нас нет! Выступать сейчас значит погубить людей!...

Постепенно распаляясь, доктор перешел на крик. В тусклых, выцвевших глазах разгорелось неистовое пламя, лицо исказило яростью, откровенной злобой, а припорошенная снегом борода воинственно выдавалась вперед. Как никогда Гольдштейн сейчас походил на воинственного скандинава.

Вслушиваясь в монолог, остальные офицеры даже несколько стушевались, поникли. Увы, для них Геверциони был личностью неизвестной и судили в первую очередь по печально известным предрассудкам. Кончено, за время совещания да и иные пересечения во время вынужденного знакомства стало очевидным, что генерал НКГБ не бюрократ, не дурак и не палач - во всяком случае, оснований так считать не давал. Но мало ли что, как говорится?

- Понимаю ваши доводы, товарищ полковник...

- Это не доводы - это факты! - очередным грозным выкриком прервал генерала доктор.

- ... Но при этом начало марша я отложить не могу.

- Оставите людей умирать?!

- Нет, не оставлю. Однако для нас сейчас оставаться здесь - значить подвергнуть целую бригаду риску обнаружения и, как следствие - уничтожения. Так рисковать я не имею права.

- Значит, все-таки оставляете!

- Нет. Не всегда следует сводить ситуацию к крайним решениям. Основная часть бригады выступает к точке сбора, где мы встретимся с разведчиками. Здесь с раненными остается рота прикрытия. Как только вернутся люди Гуревича, я направлю их сюда. Так вы получите транспорт и значительное пополнение медикаментов. Учитывая, что многим необходимо стационарное лечение, раненных отправим в ближайшие госпиталя, на юг. Сами, в зависимости от обстоятельств, будем действовать как можно оперативнее. Увы, другого пока предложить не могу.

Формально, Геверциони упредил все возможные пререкания. Ведь требования доктора оказались не просто учтены, но и уже активно прорабатывались. Со стороны могло показаться даже, что командующий в построении тактики действий руководствовался прежде всего интересами диссидентствующего эскулапа. Личные оскорбления генерал откровенно проигнорировал. Ни имея больше поводов искать ссоры, Гольдштейн нахохлился и, буркнув сквозь зубы нечто нечленораздельное, вновь скрылся в снежном мареве.

Улыбнувшись вслед уходящему ворчуну, Георгий добродушно усмехнулся. Нет, в случае настоящей опасности Гольдштейн таких вольностей себе бы не позволил. Старый врач был матерым профессионалом - трезвый и рассудительный. Да и по характеру совсем не такой, каким выставляет напоказ. Это Геверциони понял, едва уловив в лицах окружавших офицеров искренне желание замять скандал в корне, убедить нежданного начальника не судить строго. Предупреждая похвальную инициативу, Георгий произнес:

- Товарищи офицеры, не беспокойтесь. Я прекрасно понимаю чувства полковника. Лазарь Евгеньевич старается исполнить свой долг так, как видит правильным. Кроме того, у него есть определенное право - в отличие от нас врач отнюдь не эфемерно, а что ни на есть взаправду каждый день спорит со смертью лицом к лицу. И потому особо раним, когда проигрывает бой - по чужой вине.

Но предупреждаю всех - сейчас я делаю исключение. Больше скидок не будет. Как мне кажется, еще не до всех дошла серьезность нашего положения. Ведь вы оправдываете действия Гольдштейна. Почему? Потому что не верите в грозящую опасность. Даже после произошедшего в вас сильны привычки мирного времени. Так вот их я приказываю накрепко забыть! Сейчас подобная небрежность, расслабленность преступна. Ведь что по-сути сейчас делает полковник? Оставляет раненых в наиболее опасном для нанесения удара месте. Да, раненых много и транспортировать трудно, кого-то - нельзя. Но если бы я мог - уже сейчас никого бы не оставил - поволок хоть на спине. Еще раз, товарищи офицеры, повторяю: забудьте о мирной жизни. Сейчас мы на войне. И если врага нет рядом - в пределах видимости, это не повод расслабляться. Это повод быть начеку. Думайте и действуйте исходя из этого.